Неточные совпадения
Или,
говоря короче, нужно сознать
себя и безответственным, и вдобавок совсем праздным человеком.
И всякий требует лично для
себя конституции: мне,
говорит, подай конституцию, а прочие пусть по-прежнему довольствуются ранами и скорпионами.
— Собственно
говоря, я никому напрасной смерти не желаю, и если сейчас высказался не в пользу немца, то лишь потому, что полагал, что таковы требования современной внутренней политики. Но если вашим превосходительствам, по обстоятельствам службы, представляется более удобным, чтоб подох русский, а немец торжествовал, то я противодействовать предначертаниям начальства даже в сем крайнем случае не считаю
себя вправе.
Мальчик в штанах (с участием).Не
говорите этого, друг мой! Иногда мы и очень хорошо понимаем, что с нами поступают низко и бесчеловечно, но бываем вынуждены безмолвно склонять голову под ударами судьбы. Наш школьный учитель
говорит, что это — наследие прошлого. По моему мнению, тут один выход: чтоб начальники сами сделались настолько развитыми, чтоб устыдиться и сказать друг другу: отныне пусть постигнет кара закона того из нас, кто опозорит
себя употреблением скверных слов! И тогда, конечно, будет лучше.
Поэтому нет ничего мудреного, что, возвратясь из дневной экскурсии по окрестностям, он
говорит самому
себе: вот я и по деревням шлялся, и с мужичками разговаривал, и пиво в кабачке с ними пил — и ничего, сошло-таки с рук! а попробуй-ка я таким образом у нас в деревне, без предписания начальства, явиться — сейчас руки к лопаткам и марш к становому… ах, подлость какая!
Представьте
себе, что вы хотите знать, каким образом и почему петербургские обер-полицаймейстеры начали именоваться градоначальниками, а вам на это
говорят, что для точного уразумения этого события необходимо прочитать"Историю России с древнейших времен"Соловьева.
Само
собой разумеется, что западные люди, выслушивая эти рассказы, выводили из них не особенно лестные для России заключения. Страна эта,
говорили они, бедная, населенная лапотниками и мякинниками. Когда-то она торговала с Византией шкурами, воском и медом, но ныне, когда шкуры спущены, а воск и мед за недоимки пошли, торговать стало нечем. Поэтому нет у нее ни баланса, ни монетной единицы, а остались только желтенькие бумажки, да и те имеют свойство только вызывать веселость местных культурных людей.
Ужели же можно представить
себе, что вы, партикулярный тоскующий человек, победили этих сквернословящих мудрецов, устами которых
говорит сама жизнь?
Поэтому ежели я позволил
себе сказать бесшабашным мудрецам, что они
говорят"глупости", то поступил в этом случае, как западный человек, в надежде, что Мальберг и Бедерлей возьмут меня под свою защиту.
Святая Русь! что и
говорить!] (Хлопает
себя по ляжке.
— Вы, сударь, не шутите с ябедниками, —
говорил он мне, — в древние времена ябедник представлял
собою сосуд, в котором общественная скорбь находила единственное и всегда готовое убежище.
— Итак, продолжаю. Очень часто мы, русские, позволяем
себе говорить… ну, самые, так сказать, непозволительные вещи! Такие вещи, что ни в каком благоустроенном государстве стерпеть невозможно. Ну, разумеется, подлавливают нас, подстерегают — и никак ни изловить, ни подстеречь не могут! А отчего? — оттого, господин сенатор, что нужда заставила нас калачи есть!
Скудоумна была уже сама по
себе мысль
говорить три часа о деле, которое в таком только случае имело шансы на выигрыш, если б явилась ораторская сила, которая сразу сорвала бы палату и в общем взрыве энтузиазма потопила бы колебания робких людей.
Люди всходят на трибуну и
говорят Но не потому
говорят, что слово, как долго сдержанный поток, само
собой рвется наружу, а потому что, принадлежа к известной политической партии, невозможно, хоть от времени до времени, не делать чести знамени.
Я возвратился в Париж осенью прошлого года. Я ехал туда с гордым чувством: республика укрепилась,
говорил я
себе, стало быть, законное правительство восторжествовало. Но при самом въезде меня возмутило одно обстоятельство. Париж… вонял!! 39 Еще летом в Эмсе, когда мне случалось заметить, что около кургауза пахнет не совсем благополучно, мне
говорили: это еще что! вот в Мариенбаде или в Париже, ну, там действительно…
Вообще
говоря, в предлагаемом этюде о французах я исключительно разумею французскую буржуазию, которая в настоящее время представляет
собой управляющее сословие.
«Где же бы, однако, я эту поясницу видел?» —
говорит сам
себе Альфред и, начиная всматриваться в перчаточницу, узнает в ней свою тетку.
Разумеется, я не
говорю здесь о графе ТвэрдоонтС, который едва ли даже понимает значение слова"родина", но средний русский"скиталец"не только страстно любит Россию, а положительно носит ее с
собою везде, куда бы ни забросила его капризом судьба.
Я не буду
говорить здесь о благодеяниям, которые она щедрою рукою изливает на нас: мы все, здесь присутствующие, слишком явственно испытываем на
себе выражение этих благодеяний.
Как бы то ни было, но для нас, мужей совета и опыта, пустяки составляют тот средний жизненный уровень, которому мы фаталистически подчиняемся. Я не
говорю, что тут есть сознательное"примирение", но в существовании"подчинения"сомневаться не могу. И благо нам. Пустяки служат для нас оправданием в глазах сердцеведцев; они представляют
собой нечто равносильное патенту на жизнь, и в то же время настолько одурманивают совесть, что избавляют от необходимости ненавидеть или презирать…
Да и не только за
себя таким образом
говорят эти глупцы, но и к посторонним людям обращаются:"Ведь у вас, господа, души чистые: отчего же не одолжить их для прочтения?.."Ах, срам какой!
Целых четыре дня я кружился по Парижу с Капоттом, и все это время он без умолку
говорил. Часто он повторялся, еще чаще противоречил сам
себе, но так как мне, в сущности, было все равно, что ни слушать, лишь бы упразднить представление"свиньи", то я не только не возражал, но даже механическим поматыванием головы как бы приглашал его продолжать. Многого, вероятно, я и совсем не слыхал, довольствуясь тем, что в ушах моих не переставаючи раздавался шум.
— Подобно древним римлянам, русские времен возрождения усвоили
себе клич: panem et circenses! [Хлеба и зрелищ!] И притом чтобы даром. Но circenses у вас отродясь никогда не бывало (кроме секуций при волостных правлениях), а panem начал поедать жучок. Поэтому-то мне кажется, старый князь Букиазба был прав,
говоря: во избежание затруднений, необходимо в них сию прихоть истреблять.
— А как любит русских, если б вы знали! — рассказывал мне сосед по креслу, — представьте
себе, прихожу я на днях к ней. — Так и так,
говорю, позвольте поблагодарить за наслаждение… В Петербурге,
говорю, изволили в семьдесят четвертом году побывать… — Так вы,
говорит, русский? Скажите,
говорит, русским, что они — душки! Все, все русские — душки! а немцы — фи! И еще скажите русским, что они (сосед наклонился к моему уху и шепнул что-то, чего я, признаюсь, не разобрал)… Это,
говорит, меня один кирасир научил!
Именно это чувство неизвестности овладело мной, покуда я, неся под мышками и в руках какие-то совсем ненужные коробки, слонялся в полумраке платформы. Собственно
говоря, я не искал, а в глубоком унынии спрашивал
себя: где-то он, мой шесток ("иде домув мой?"как певали братья славяне на Минерашках у Излера), обретается? Не знаю, долго ли бы я таким манером прослонялся, если б в ушах моих не раздался, на чистейшем русском диалекте, призыв...
Я не
говорю, что он преднамеренно и тщеславно берет на
себя выполнение этих непосильных задач; напротив, они тяготеют над ним фаталистически, и он, даже при желании, не может ускользнуть от них.
— Ну-с, так это исходный пункт. Простить — это первое условие, но с тем, чтоб впредь в тот же грех не впадать, — это второе условие. Итак, будем
говорить откровенно. Начнем с народа. Как земец, я живу с народом, наблюдаю за ним и знаю его. И убеждение, которое я вынес из моих наблюдений, таково: народ наш представляет
собой образец здорового организма, который никакие обольщения не заставят сойти с прямого пути. Согласны?