Неточные совпадения
Поэтому, ежели мы нередко ведем с читателем беседу на шести столбцах и не приходим при этом ни к каким заключениям, то никто не вправе
поставить нам это
в укор.
Мы даже убеждены, что наши бесшабашные свистуны
поставят нам это
в укор, что они воспользуются нашею почтительностью, чтоб поднять нас на смех, подобно тому как уже и поступили они на днях с одним из наших уважаемых сотрудников, столь доблестно отличившимся
в защите четырех негодяев, сознавшихся
в умерщвлении одного почтенного земледельца.
Конечно, я никак не могу себя отнести к первоклассным дарованиям, но по крайней мере люблю литературу и занимаюсь ею с любовью, и это, кажется, нельзя еще
ставить в укор человеку…
Нелегко переносить эту оторванность от почвы, которую так легкомысленно
ставят в укор возвышенной мысли; нелегко предаваться благородной игре, которая затрогивает все внутреннее существо человека, и сознавать, что идеалы человечности, самоотверженности и любви надолго осуждены оставаться только игрою.
Но в голосе его все-таки слышится нотка сожаления. Когда же зарево вспыхивает и становится как будто шире, он вздыхает и отчаянно машет рукой, но по пыхтенью, с каким он старается подняться на цыпочки, заметно, что он испытывает некоторое наслаждение. Все сознают, что видят страшное бедствие, дрожат, но прекратись вдруг пожар, они почувствуют себя неудовлетворенными. Такая двойственность естественна, и напрасно ее
ставят в укор человеку-эгоисту.
Неточные совпадения
Но если б он, например, взял на себя реализацию облигаций или закладных листов и при этом положил
в карман"провизию"даже, может быть, вдвое большую, то никто бы этого ему и
в укор не
поставил.
И то Феофан с Питиримом подозревали княжну
в расколе; удаление ее от указных ассамблей и роскошных домашних пиров они
ставили ей
в вину и
в укор…
Все это так. Но как быть иначе, где выход? Отказаться от живосечения — это значит
поставить на карту все будущее медицины, навеки обречь ее на неверный и бесплодный путь клинического наблюдения. Нужно ясно сознать все громадное значение вивисекций для науки, чтобы понять, что выход тут все-таки один — задушить
в себе
укоры совести, подавить жалость и гнать от себя мысль о том, что за страдающими глазами пытаемых животных таится живое страдание.
Осудить себя за чувство к Цезарине, задушить его, выгнать его вон из сердца, — но опять-таки возможно ли это, когда это чувство, Бог весть как и когда, незаметно и невольно, но так могуче овладело им, когда из-за него он всю будущность, всю жизнь свою
поставил уже на карту, когда бесповоротно сказано себе: «aut Caesar, aut nihil», когда наконец и теперь, после этой записки, после всех колючих
укоров совести, после сознания своей неправоты, это проклятое чувство наперекор всему — и рассудку, и долгу, и совести, — вот так и взмывает его душу, как птицу
в ясную высь,
в неизвестную даль и все заглушает, все уничтожает собою.
— Правда, он горожанин без отечества, но и вы люди без души, если
ставите ему
в укор любовь к родине. Теперь он москвитянин, стольный град наш — кровь его, рука моя — щит, а самая заступа его — честь его; кто хочет на него, пойдет через меня.