Неточные совпадения
То был номерной Гаврило. Очевидно, он наблюдал в какую-нибудь щель и имел настолько верное понятие насчет ценности Прокоповых слез, что, когда Прокоп, всхлипывая и указывая
на мое бездыханное тело, сказал:"Вот,
брат Гаврилушко (прежде он никогда не называл его иначе, как Гаврюшкой), единственный друг был
на земле — и тот помер!" — то Гаврило до такой степени иронически
взглянул на него, что Прокоп сразу все понял.
— Да,
брат, везде прогресс! не прежнее нынче время! Поди-ка ты нынче в половые — кто
на тебя как
на деятеля
взглянет! Нет! нынче вот земство, суды, свобода книгопечатания… вон оно куда пошло!
— «А младший, Петя, ее любимец, вероятно скоро будет полковником!» — «Вот как, очень рада!» — произнесла она, мельком
взглядывая на брата, которому начинало сильно надоедать слушать эту ни к чему не ведущую болтовню.
Неточные совпадения
«Не может быть, чтоб это страшное тело был
брат Николай», подумал Левин. Но он подошел ближе, увидал лицо, и сомнение уже стало невозможно. Несмотря
на страшное изменение лица, Левину стòило
взглянуть в эти живые поднявшиеся
на входившего глаза, заметить легкое движение рта под слипшимися усами, чтобы понять ту страшную истину, что это мертвое тело было живой
брат.
Зная, что что-то случилось, но не зная, что именно, Вронский испытывал мучительную тревогу и, надеясь узнать что-нибудь, пошел в ложу
брата. Нарочно выбрав противоположный от ложи Анны пролет партера, он, выходя, столкнулся с бывшим полковым командиром своим, говорившим с двумя знакомыми. Вронский слышал, как было произнесено имя Карениных, и заметил, как поспешил полковой командир громко назвать Вронского, значительно
взглянув на говоривших.
Блестящие глаза строго и укоризненно
взглянули на входившего
брата. И тотчас этим взглядом установилось живое отношение между живыми. Левин тотчас же почувствовал укоризну в устремленном
на него взгляде и раскаяние за свое счастье.
С той минуты, как при виде любимого умирающего
брата Левин в первый раз
взглянул на вопросы жизни и смерти сквозь те новые, как он называл их, убеждения, которые незаметно для него, в период от двадцати до тридцати четырех лет, заменили его детские и юношеские верования, — он ужаснулся не столько смерти, сколько жизни без малейшего знания о том, откуда, для чего, зачем и что она такое.
— Ну,
брат Грушницкий, жаль, что промахнулся! — сказал капитан, — теперь твоя очередь, становись! Обними меня прежде: мы уж не увидимся! — Они обнялись; капитан едва мог удержаться от смеха. — Не бойся, — прибавил он, хитро
взглянув на Грушницкого, — все вздор
на свете!.. Натура — дура, судьба — индейка, а жизнь — копейка!