Неточные совпадения
А так
как моих спутников нельзя
же назвать вполне наглыми людьми,
то очевидно, что они принадлежат к числу вполне свободных.
И вдруг она начинает петь. Но это не пение,
а какой-то опьяняющий, звенящий хохот. Поет и в
то же время чешет себя во всех местах,
как это, впрочем, и следует делать наивной поселянке, которую она изображает.
Отчего дедушка Матвей Иваныч мог жуировать так, что эта жуировка не приводила его к мизантропии,
а я, его потомок, не могу вкусить ни от
какого плода без
того, чтоб этот плод тотчас
же не показался мне пресным до отвращения?
А так
как последнему это было так
же хорошо известно,
как и дедушке,
то он, конечно, остерегся бы сказать,
как это делается в странах, где особых твердынь по штату не полагается: я вас, милостивый государь, туда турну, где Макар телят не гонял! — потому что дедушка на такой реприманд, нимало не сумнясь, ответил бы: вы не осмелитесь это сделать, ибо я сам государя моего отставной подпоручик!
— Зайти разве? — пригласил Прокоп, — ведь я с
тех пор,
как изюмскую-то линию порешили, к Елисееву — ни-ни! Ну его!
А у Доминика, я вам доложу, кулебяки на гривенник съешь да огня на гривенник
же проглотишь — и прав! Только вот мерзлого сига в кулебяку кладут — это уж скверно!
Одни названия навели на меня какие-то необыкновенно тоскливые мысли, от которых я не мог отделаться ни насвистыванием арий из „Герцогини Герольштейнской“, ни припоминанием особенно характерных эпизодов из последних наших трактирных похождений, ни даже закусыванием соленого огурца, каковое закусывание,
как известно, представляет, во время загула, одно из самых дивных, восстановляющих средств (увы! даже и это средство отыскано не мною, непризнанным Гамлетом сороковых годов,
а все
тем же дедушкой Матвеем Иванычем!).
— Ах, все не
то! Пойми
же ты наконец, что можно, при некотором уменье, таким образом устроить, что другие-то будут на самом деле только облизываться, глядя,
как ты куски заглатываешь,
а между
тем будут думать, что и они куски глотают!
С
тою же целью, повсеместно, по мере возникновения наук, учреждаются отделения центральной де сиянс академии,
а так
как ныне едва ли можно встретить даже один уезд, где бы хотя о причинах частых градобитий не рассуждали,
то надо прямо сказать, что отделения сии или, лучше сказать, малые сии де сиянс академии разом во всех уездах без исключения объявятся.
Теперь
же, хотя я и говорю: ну, слава богу! свершились лучшие упования моей молодости! — но так
как на душе у меня при этом скребет,
то осуществившиеся упования моей юности идут своим чередом,
а сны — своим.
Стало быть, положение Прокопа было приблизительно такое
же,
как и
то, которое душа моя рисовала для сестрицы Марьи Ивановны, если б не Прокоп,
а она украла мои деньги.
Ужели тут есть какая-нибудь жертва?
а если и есть жертва,
то какое же она может принести за собой утешение?
Таким образом, достаточных оснований, которые оправдывали бы надежды на сближения, нет.
А ежели нет даже этого,
то о
каких же задних мыслях может идти речь?!
Я гнал от себя эту ужасную мысль, но в
то же время чувствовал, что сколько я ни размышляю,
а ни к
каким положительным результатам все-таки прийти не могу. И
то невозможно, и другое немыслимо,
а третье даже и совсем не годится.
А между
тем факт существует! Что
же, наконец, такое?
И
как хитро все это придумано! По наружности, вы видите
как будто отдельные издания: тут и"Старейшая Всероссийская Пенкоснимательница", и"Истинный Российский Пенкосниматель", и"Зеркало Пенкоснимателя",
а на поверку выходит, что все это одна и
та же сказка о белом бычке, что это лишь рубрики одного и
того же ежедневно-еженедельно-ежемесячного издания"Общероссийская Пенкоснимательная Срамница"! Каков сюрприз!
— Не только полагаю, но совершенно определительно утверждаю, — объяснял между
тем Неуважай-Корыто, — что Чуриль,
а не Чурилка, был не кто иной,
как швабский дворянин седьмого столетия. Я, батюшка, пол-Европы изъездил, покуда, наконец, в королевской мюнхенской библиотеке нашел рукопись, относящуюся к седьмому столетию, под названием:"Похождения знаменитого и доблестного швабского дворянина Чуриля"… Ба! да это наш Чурилка! — сейчас
же блеснула у меня мысль… И поверите ли, я целую ночь после этого был в бреду!
— Ты не знаешь,
как они меня истязают! Что они меня про себя писать и печатать заставляют! Ну, вот хоть бы самая статья"О необходимости содержания козла при конюшнях" — ну, что в ней публицистического!
А ведь я должен был объявить, что автор ее, все
тот же Нескладин, один из самых замечательных публицистов нашего времени! Попался я, брат, — вот что!
Но, увы! убежденные люди безвременно сошли в могилу,
а схоластики остались, да еще остались старые болтуны, которые,
как давно заброшенные часы, показывают все
тот же час, на котором застал их конец пятидесятых годов.
Даже тогда, когда я вполне убедился, что все происшедшее со мной не больше
как несносный и глупый фарс, когда я с ожесточением затискивал мои вещи в чемоданы, с
тем чтоб завтра
же бежать из Петербурга, — даже и тогда мне казалось, что сзади кто-то стоит с нумером"Честолюбивой Просвирни"в руках и иронически предлагает:
а вот не угодно ли что-нибудь понять из моего"Бормотания"?
— Надо! ах,
как надо!
как ему молитва-то наша нужна! Ведь он, сестрица, царство ему небесное,
как деньги-то наживал?! И с живого, и с мертвого… с самого, можно сказать, убогого… все-то он драл! все-то драл! Бедный-то придет, бывало,
а он, вместо
того чтоб милостыньку сотворить, его
же нагишом и отпустит!
Сверх
того сестрицы обязывались: 1) являться на всех судах в бедной и даже рваной одежде, лгать,
как будет указано,
а в случае надобности и плакать; 2) дозволить магазину голландских и билефельдских полотен Гершки Зальцфиша (он
же и антрепренер моего процесса, обязывавшийся действовать от имени сестриц) напечатать во всех газетах следующее объявление...
Точно такие
же трудности представляются (только, разумеется, в обратном смысле) и относительно другой категории людей — людей, почему-либо выдающихся из
тьмы тем легионов, составляющих противоположный лагерь, людей, мнящих себя руководителями, но, в сущности, стоящих в обществе столь
же изолированно,
как и"новые люди", и столь
же мало,
как и они, сообщающих общий тон жизни (в действительности, не они подчиняют себе толпу,
а она подчиняет их себе, они
же извлекают из этого подчинения лишь некоторые личные выгоды, в награду за верную службу бессознательности).
Ведь в художественном смысле это будет уж не картина,
а светлое пятно, точно так
же как будет не картина,
а темное пятно в
том случае, когда я приступлю к воспроизведению типов"новых людей", придерживаясь лишь безапелляционных суждений, которые сложились об них в обществе!
Но представьте
же себе
то множество Дракиных, которым даже концы с концами сводить не приходится,
а приходится только ежечасно сознавать, что предмет их вожделений — фью! Что должны ощущать эти Дракины? К
какому должны они, прийти заключению относительно своего настоящего и будущего?
И только. В этом вся наша панацея, в этом перспектива нашего будущего. Бели мы не можем ясно формулировать, чего мы требуем, что
же мы можем? Если у нас нет даже рутины,
а тем менее знания,
то какое занятие может приличествовать нам, кроме"политики"? Если
же и"политика"ускользает от наших рук,
то чем мы можем ее заменить, кроме слоняния из одного угла в другой?
Какие надежды могут нас оживлять, кроме надежд на выигрыш двухсот тысяч?
"Так, что ли, разбойник, пашут?"–"
А то как же еще!"–"Так, что ли, мошенник, жнут?"–"Да вы, сударь, сами изволили бы показать, что от нас требуется!"Мерзавец!
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в
то же время говорит про себя.)
А вот посмотрим,
как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид,
а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в
какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Мишка. Да для вас, дядюшка, еще ничего не готово. Простова блюда вы не будете кушать,
а вот
как барин ваш сядет за стол, так и вам
того же кушанья отпустят.
А Петр-то Иванович уж мигнул пальцем и подозвал трактирщика-с, трактирщика Власа: у него жена три недели назад
тому родила, и такой пребойкий мальчик, будет так
же,
как и отец, содержать трактир.
— И так это меня обидело, — продолжала она, всхлипывая, — уж и не знаю
как!"За что
же, мол, ты бога-то обидел?" — говорю я ему.
А он не
то чтобы что, плюнул мне прямо в глаза:"Утрись, говорит, может, будешь видеть", — и был таков.
Ибо желать следует только
того, что к достижению возможно; ежели
же будешь желать недостижимого,
как, например, укрощения стихий, прекращения течения времени и подобного,
то сим градоначальническую власть не токмо не возвысишь,
а наипаче сконфузишь.