Неточные совпадения
Идет она, и издали несется ее голос, звонко командующий
над целым взводом молодых вздыхателей; идет она, и прячется седовласая голова князя Чебылкина, высунувшаяся
было из окна, ожигаются губы княгини, кушающей вечерний чай, и выпадает фарфоровая куколка из рук двадцатилетней княжны, играющей в растворенном окне.
Сидит сам сатана, исконный враг человеческий, сидит он на змее трехглавныем огненныем; проворные бесы кругом его грешников мучают,
над телесами их беззаконными тешатся,
пилят у них руки-ноги
пилами острыими, бьют их в уста камнями горячими, тянут из них жилы щипцами раскаленными, велят лизать языком сковороды огненные, дерут им спины гребенками железными…
По лесу летает и
поет больше птица ворона, издавна живущая в разладе с законами гармонии, а
над экипажем толпятся целые тучи комаров, которые до такой степени нестерпимо жужжат в уши, что, кажется, будто и им до смерти надоело жить в этой болотине.
И если
над всем этим представить себе неблагоуханные туманы, которые, особливо по вечерам, поднимаются от окрестных болот, то картина
будет полная и, как видится, непривлекательная.
Налетов (в нетерпении останавливаясь посреди залы). Э… однако это просто, терпенья никакого недостает! быка, что ли, они там
едят! Даже Разбитной не идет. (Становится против Хоробиткиной и устремляет на нее свое стеклышко. В сторону.) А недурна!
есть над чем позаняться. (Вслух ей.) Э… вы, сударыня, верно, тоже с просьбой к князю?
Делать-то нечего: и пляшешь и
поешь, а он-то, со своей развратной компанией,
над тобой безобразничает.
Дернов. То-то вот и
есть, что наш брат хам уж от природы таков: сперва
над ним глумятся, а потом, как выдет на ровную-то дорогу, ну и норовит все на других выместить. Я, говорит, плясал, ну, пляши же теперь ты, а мы, мол, вот посидим, да поглядим, да рюмочку выкушаем, покедова ты там штуки разные выкидывать
будешь.
А Овчинину
было предписано исполнить приговор
над одним там мещанином, розгами высечь-с, так он, вместо того мещанина, высек просто именно совсем другого.
Марья Гавриловна. А ты не храбрись! больно я тебя боюсь. Ты думаешь, что муж, так и управы на тебя нет… держи карман! Вот я к Петру Петровичу пойду, да и расскажу ему, как ты
над женой-то озорничаешь! Ишь ты! бока ему отломаю! Так он и
будет тебе стоять, пока ты ломать-то их ему
будешь!
«Ну, говорит, мы теперича пьяни; давай, говорит, теперича реку шинпанским
поить!» Я
было ему в ноги: «За что ж: мол,
над моим добром наругаться хочешь, ваше благородие? помилосердуй!» И слушать не хочет… «Давай, кричит, шинпанского! дюжину! мало дюжины, цельный ящик давай! а не то, говорит, сейчас все твои плоты законфескую, и пойдешь ты в Сибирь гусей пасти!» Делать-то нечего: велел я принести ящик, так он позвал, антихрист, рабочих, да и велел им вило-то в реку бросить.
Я, милостивый государь, человек не простой; я хочу, чтоб не я пришел к знанию, а оно меня нашло; я не люблю корпеть
над книжкой и клевать по крупице, но не прочь
был бы, если б нашелся человек, который бы знание влил мне в голову ковшом, и сделался бы я после того мудр, как Минерва…
А сам, знашь, подошел к мертвому-то, да еще надругаться
над ним норовит. Я в те поры еще молоденек
был; кровь-то во мне играла — ну, и обидно мне это показалось.
Особливо отец Мартемьян
был — старец преехидненший — большую он
над прочими силу имел, и даже против Асафа нередко их сомущал.
— Это, — говорит, — вы с Асафом бредили. Вы, говорит, известно, погубители наши.
Над вами, мол, и доселева большего нет; так если вы сами об себе промыслить не хотите, мы за вас промыслим, и набольшего вам дадим, да не старца, а старицу, или, по-простому сказать, солдатскую дочь… Ладно, что ли, этак-то
будет?
И если
над всем этим представить себе палящий весенний полдень, какой иногда бывает на нашем далеком севере в конце апреля, — вот картина, которая всегда производила и
будет производить на мою душу могучее, всесильное впечатление.
Кабанова. Знаю я, знаю, что вам не по нутру мои слова, да что ж делать-то, я вам не чужая, у меня об вас сердце болит. Я давно вижу, что вам воли хочется. Ну что ж, дождетесь, поживете и на воле, когда меня не будет. Вот уж тогда делайте, что хотите, не
будет над вами старших. А может, и меня вспомянете.
— Гм… гм… Если не ошибаюсь — Номоканон, правило сто семьдесят… сто семьдесят… сто семьдесят… восьмое… Позвольте, я его, кажется, помню наизусть… Позвольте!.. Да, так! «Аще убиет сам себя человек, не
поют над ним, ниже поминают его, разве аще бяше изумлен, сиречь вне ума своего»… Гм… Смотри святого Тимофея Александрийского… Итак, милая барышня, первым делом… Вы, говорите, что с петли она была снята вашим доктором, то есть городским врачом… Фамилия?..
Неточные совпадения
Городничий. Да, и тоже
над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их
было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
По осени у старого // Какая-то глубокая // На шее рана сделалась, // Он трудно умирал: // Сто дней не
ел; хирел да сох, // Сам
над собой подтрунивал: // — Не правда ли, Матренушка, // На комара корёжского // Костлявый я похож?
Пир кончился, расходится // Народ. Уснув, осталися // Под ивой наши странники, // И тут же спал Ионушка // Да несколько упившихся // Не в меру мужиков. // Качаясь, Савва с Гришею // Вели домой родителя // И
пели; в чистом воздухе //
Над Волгой, как набатные, // Согласные и сильные // Гремели голоса:
«Уйди!..» — вдруг закричала я, // Увидела я дедушку: // В очках, с раскрытой книгою // Стоял он перед гробиком, //
Над Демою читал. // Я старика столетнего // Звала клейменым, каторжным. // Гневна, грозна, кричала я: // «Уйди! убил ты Демушку! //
Будь проклят ты… уйди!..»
Пришла старуха старая, // Рябая, одноглазая, // И объявила, кланяясь, // Что счастлива она: // Что у нее по осени // Родилось реп до тысячи // На небольшой гряде. // — Такая репа крупная, // Такая репа вкусная, // А вся гряда — сажени три, // А впоперечь — аршин! — //
Над бабой посмеялися, // А водки капли не дали: // «Ты дома
выпей, старая, // Той репой закуси!»