Неточные совпадения
Сначала Арина Петровна отнеслась к этому новому занятию своего мужа брезгливо и даже
с волнением (в котором, однако ж, больше играла роль привычка властности, нежели прямая ревность), но потом махнула
рукой и наблюдала только за тем, чтоб девки-поганки не носили барину ерофеича.
Это — чрезмерно длинный, нечесаный, почти немытый малый, худой от недостатка питания,
с впалою грудью,
с длинными, загребистыми
руками.
«А что, если б всех этих мух к нему в хайлу препроводить — то-то бы, чай, небо
с овчинку показалось!» — вдруг осеняет Головлева счастливая мысль, и он уже начинает подкрадываться к купцу
рукой, чтобы привести свой план в исполнение, но на половине пути что-то припоминает и останавливается.
Иногда он вскакивал
с постели, словно ошеломленный, и бегал по комнате, держась
рукой за левую сторону груди.
Вообще она любила в глазах детей разыграть роль почтенной и удрученной матери и в этих случаях
с трудом волочила ноги и требовала, чтобы ее поддерживали под
руки девки.
Молча подала она детям
руку для целования, молча перецеловала и перекрестила их, и когда Порфирий Владимирыч изъявил готовность хоть весь остаток ночи прокалякать
с милым другом маменькой, то махнула
рукой, сказав...
Двенадцать тысяч собственными
руками за дом выложила, а он его
с аукциона в восьми тысячах спустил!
В каком-то азарте пробирался он от конторы к погребам, в одном халате, без шапки, хоронясь от матери позади деревьев и всевозможных клетушек, загромождавших красный двор (Арина Петровна, впрочем, не раз замечала его в этом виде, и закипало-таки ее родительское сердце, чтоб Степку-балбеса хорошенько осадить, но, по размышлении, она махнула на него
рукой), и там
с лихорадочным нетерпением следил, как разгружались подводы, приносились
с усадьбы банки, бочонки, кадушки, как все это сортировалось и, наконец, исчезало в зияющей бездне погребов и кладовых.
Вон это облако, что пониже и почернее других: и давеча оно имело разорванную форму (точно поп в рясе
с распростертыми врозь
руками), отчетливо выступавшую на белесоватом фоне верхних облаков, — и теперь, в полдень, сохранило ту же форму.
Воспаленные глаза бессмысленно останавливаются то на одном, то на другом предмете и долго и пристально смотрят;
руки и ноги дрожат; сердце то замрет, словно вниз покатится, то начнет колотить
с такою силой, что
рука невольно хватается за грудь.
Молчание, еще более тяжелое, водворяется в комнате. Девицы берут со стола канвовые работы, и
руки их
с заметною дрожью выделывают шов за швом; Арина Петровна как-то безнадежно вздыхает; доктор ходит по комнате и насвистывает: «Кувырком, ку-вы-ы-рком!»
Как ни ничтожны такие пустяки, но из них постепенно созидается целая фантастическая действительность, которая втягивает в себя всего человека и совершенно парализует его деятельность. Арина Петровна как-то вдруг выпустила из
рук бразды правления и в течение двух лет только и делала, что
с утра до вечера восклицала...
Только что начал он
руки на молитву заводить — смотрит, ан в самом кумполе свет, и голубь на него смотрит!» Вот
с этих пор я себе и положила: какова пора ни мера, а конец жизни у Сергия-троицы пожить!
— Ну, не маленькие, и сами об себе помыслите! А я… удалюсь я
с Аннушкиными сиротками к чудотворцу и заживу у него под крылышком! Может быть, и из них у которой-нибудь явится желание Богу послужить, так тут и Хотьков
рукой подать! Куплю себе домичек, огородец вскопаю; капустки, картофельцу — всего у меня довольно будет!
Несмотря на табачный дым, мухи
с каким-то ожесточением налетали на него, так что он беспрестанно то той, то другой
рукой проводил около лица.
— Палочкина историю, должно быть, вспомнили! — зашипел он, — тот тоже из
рук в
руки жене капитал отдал, а она
с любовником убежала!
«Ах, брат! брат! не захотел ты
с нами пожить!» — восклицает он, выходя из-за стола и протягивая
руку ладонью вверх под благословение батюшки.
Как ни сдерживал себя Иудушка, но ругательства умирающего до того его проняли, что даже губы у него искривились и побелели. Тем не менее лицемерие было до такой степени потребностью его натуры, что он никак не мог прервать раз начатую комедию.
С последними словами он действительно встал на колени и
с четверть часа воздевал
руки и шептал. Исполнивши это, он возвратился к постели умирающего
с лицом успокоенным, почти ясным.
Посреди разговора, никто и не слыхал, как подкрался Иудушка, яко тать в нощи. Он весь в слезах, голова поникла, лицо бледно,
руки сложены на груди, губы шепчут. Некоторое время он ищет глазами образа, наконец находит и
с минуту возносит свой дух.
Это до такой степени въелось в нравы, что никто даже не замечает, что тут кроется самое дурацкое противоречие, что правда жизни является рядом
с правдою лицемерия и обе идут
рука об
руку, до того перепутываясь между собой, что становится затруднительным сказать, которая из этих двух правд имеет более прав на признание.
Наконец разыгрывается какая-то гомерическая игра. Иудушка остается дураком
с целыми восемью картами на
руках, в числе которых козырные туз, король и дама. Поднимается хохот, подтрунивание, и всему этому благосклонно вторит сам Иудушка. Но среди общего разгара веселости Арина Петровна вдруг стихает и прислушивается.
— И не соблазняй ты меня! — замахала на него
руками Арина Петровна, — уйди ты от меня, ради Христа! еще папенька неравну услышит, скажет, что я же тебя возмутила! Ах ты, Господи! Я, старуха, отдохнуть хотела, даже задремала совсем, а он вон
с каким делом пришел!
Когда Петенька вошел в кабинет, Порфирий Владимирыч стоял на коленях
с воздетыми
руками.
И вдруг, в ту самую минуту, когда Петенька огласил столовую рыданиями, она грузно поднялась
с своего кресла, протянула вперед
руку, и из груди ее вырвался вопль...
Порфирий Владимирыч приблизился (почему-то на цыпочках) и подержал косу в
руке. Евпраксеюшка тоже потянулась вперед, не выпуская из
рук блюдечка
с чаем, и сквозь стиснутый в зубах сахар процедила...
— А страшно, так встану на колени, помолюсь — и все как
рукой снимет! Да и чего бояться? днем — светло, а ночью у меня везде, во всех комнатах, лампадки горят!
С улицы, как стемнеет, словно бал кажет! А какой у меня бал! Заступники да угодники Божии — вот и весь мой бал!
— Что ж вы будете делать? — спросила она, усаживаясь в кибитку, старика Федулыча, который в качестве старосты следовал за барышней
с скрещенными на груди
руками.
При этом, для очистки совести, она припоминала, что один студент,
с которым она познакомилась в Москве, на каждом шагу восклицал: святое искусство! — и тем охотнее сделала эти слова девизом своей жизни, что они приличным образом развязывали ей
руки и придавали хоть какой-нибудь наружный декорум ее вступлению на стезю, к которой она инстинктивно рвалась всем своим существом.
Как будто
с нее сняли все покровы до последнего и всенародно вывели ее обнаженною; как будто все эти подлые дыхания, зараженные запахами вина и конюшни, разом охватили ее; как будто она на всем своем теле почувствовала прикосновение потных
рук, слюнявых губ и блуждание мутных, исполненных плотоядной животненности глаз, которые бессмысленно скользят по кривой линии ее обнаженного тела, словно требуют от него ответа: что такое «la chose»?
Улитушка ознаменовала свое вступление в господский дом тем, что взяла у Евпраксеюшки из
рук самовар и
с форсом и несколько избочась принесла его в столовую, где в то время сидел и Порфирий Владимирыч.
Ей показалось, что он даже улыбнулся, когда в другой раз,
с тем же самоваром в
руках, она встретила его в коридоре и еще издали закричала...
А поводы для тревоги
с каждым днем становились все больше и больше, потому что смерть Арины Петровны развязала
руки Улитушке и ввела в головлевский дом новый элемент сплетен, сделавшихся отныне единственным живым делом, на котором отдыхала душа Иудушки.
Когда Иудушка вошел, батюшка торопливо благословил его и еще торопливее отдернул
руку, словно боялся, что кровопивец укусит ее. Хотел было он поздравить своего духовного сына
с новорожденным Владимиром, но подумал, как-то еще отнесется к этому обстоятельству сам Иудушка, и остерегся.
— Часто мы видим, что люди не только впадают в грех мысленный, но и преступления совершают — и всё через недостаток ума. Плоть искушает, а ума нет — вот и летит человек в пропасть. И сладенького-то хочется, и веселенького, и приятненького, а в особенности ежели женский пол… как тут без ума уберечись! А коли ежели у меня есть ум, я взял канфарки или маслица; там потер, в другом месте подсыпал — смотришь, искушение-то
с меня как
рукой сняло!
Иудушка встал и
с шумом отодвинул свой стул, в знак окончания собеседования. Батюшка,
с своей стороны, тоже поднялся и занес было
руку для благословения; но Порфирий Владимирыч, в виде особого на сей раз расположения, поймал его
руку и сжал ее в обеих своих.
Обыкновенно он в это время источал из себя целые массы словесного гноя, а Евпраксеюшка,
с блюдечком чая в
руке, молча внимала ему, зажав зубами кусок сахару и от времени до времени фыркая.
Вместо ответа Евпраксеюшка уперлась в стол
рукой, в которой держала блюдечко, и метнула в сторону Иудушки косой взгляд, исполненный такого глубокого презрения, что ему
с непривычки сделалось жутко.
Порфирий Владимирыч бросился было на нее
с сжатыми кулаками, но она так решительно выпятила вперед свою грудь, что он внезапно опешил. Оборотился лицом к образу, воздел
руки, потрепетал губами и тихим шагом побрел в кабинет.
Он примирялся даже
с беспорядком, лишь бы знать, что в доме все-таки есть некто, кто этот беспорядок держит в своих
руках.
Все обычные жизненные отправления, которые прямо не соприкасались
с миром его фантазии, он делал на скорую
руку, почти
с отвращением.
Фока исчез; Порфирий Владимирыч берет лист бумаги, вооружается счетами, а костяшки так и прыгают под его проворными
руками… Мало-помалу начинается целая оргия цифр. Весь мир застилается в глазах Иудушки словно дымкой;
с лихорадочною торопливостью переходит он от счетов к бумаге, от бумаги к счетам. Цифры растут, растут…
Вообще Любинька, по-видимому, окончательно сожгла свои корабли, и об ней ходили самые неприятные для сестрина самолюбия слухи. Говорили, что каждый вечер у ней собирается кутежная ватага, которая ужинает
с полуночи до утра. Что Любинька председает в этой компании и, представляя из себя «цыганку», полураздетая (при этом Люлькин, обращаясь к пьяным друзьям, восклицал: посмотрите! вот это так грудь!),
с распущенными волосами и
с гитарой в
руках, поет...
Аннинька проживала последние запасные деньги. Еще неделя — и ей не миновать было постоялого двора, наравне
с девицей Хорошавиной, игравшей Парфенису и пользовавшейся покровительством квартального надзирателя. На нее начало находить что-то вроде отчаяния, тем больше, что в ее номер каждый день таинственная
рука подбрасывала записку одного и того же содержания: «Перикола! покорись! Твой Кукишев». И вот в эту тяжелую минуту к ней совсем неожиданно ворвалась Любинька.
И вследствие этого не только не церемонился
с нею, но даже не раз, под пьяную
руку, бивал.
За этими воспоминаниями начинался ряд других. В них выдающуюся роль играл постоялый двор, уже совсем вонючий,
с промерзающими зимой стенами,
с колеблющимися полами,
с дощатою перегородкой, из щелей которой выглядывали глянцевитые животы клопов. Пьяные и драчливые ночи; проезжие помещики, торопливо вынимающие из тощих бумажников зелененькую; хваты-купцы, подбадривающие «актерок» чуть не
с нагайкой в
руках. А наутро головная боль, тошнота и тоска, тоска без конца. В заключение — Головлево…
На другой день Аннинька ожидала поучений, но таковых не последовало. По обычаю, Порфирий Владимирыч целое утро просидел запершись в кабинете, но когда вышел к обеду, то вместо одной рюмки водки (для себя) налил две и молча,
с глуповатой улыбкой указал
рукой на одну из них Анниньке. Это было, так сказать, молчаливое приглашение, которому Аннинька и последовала.