Тем не менее, когда ей однажды утром доложили, что Степан Владимирыч ночью исчез из Головлева, она вдруг
пришла в себя. Немедленно разослала весь дом на поиски и лично приступила к следствию, начав с осмотра комнаты, в которой жил постылый. Первое, что поразило ее, — это стоявший на столе штоф, на дне которого еще плескалось немного жидкости и который впопыхах не догадались убрать.
Неточные совпадения
Находясь
в таких отношениях, они пользовались совместною жизнью
в продолжение с лишком сорока лет, и никогда ни тому, ни другой не
приходило в голову, чтобы подобная жизнь заключала
в себе что-либо противоестественное.
В таком духе разговор длится и до обеда, и во время обеда, и после обеда. Арине Петровне даже на стуле не сидится от нетерпения. По мере того как Иудушка растабарывает, ей все чаще и чаще
приходит на мысль: а что, ежели… прокляну? Но Иудушка даже и не подозревает того, что
в душе матери происходит целая буря; он смотрит так ясно и продолжает
себе потихоньку да полегоньку притеснять милого друга маменьку своей безнадежною канителью.
К обеду, который, по обычаю, был подан сейчас, как
пришли с похорон, были приглашены три священника (
в том числе отец благочинный) и дьякон. Дьячкам была устроена особая трапеза
в прихожей. Арина Петровна и сироты вышли
в дорожном платье, но Иудушка и тут сделал вид, что не замечает. Подойдя к закуске, Порфирий Владимирыч попросил отца благочинного благословить яствие и питие, затем налил
себе и духовным отцам по рюмке водки, умилился и произнес...
Никогда не
приходило Арине Петровне на мысль, что может наступить минута, когда она будет представлять
собой «лишний рот», — и вот эта минута подкралась и подкралась именно
в такую пору, когда она
в первый раз
в жизни практически убедилась, что нравственные и физические ее силы подорваны.
Ночью она ворочалась с боку на бок, замирая от страха при каждом шорохе, и думала: «Вот
в Головлеве и запоры крепкие, и сторожа верные, стучат
себе да постукивают
в доску не уставаючи — спи
себе, как у Христа за пазушкой!» Днем ей по целым часам приходилось ни с кем не вымолвить слова, и во время этого невольного молчания само
собой приходило на ум: вот
в Головлеве — там людно, там есть и душу с кем отвести!
Нет, он поступил бы гораздо проще: начертил бы карту России, разлиновал бы ее на совершенно равные квадратики, доискался бы, какое количество десятин представляет
собой каждый квадратик, потом зашел бы
в мелочную лавочку, узнал, сколько сеется на каждую десятину картофеля и сколько средним числомполучается, и
в заключение, при помощи Божией и первых четырех правил арифметики,
пришел бы к результату, что Россия при благоприятных условияхможет производить картофелю столько-то, а при неблагоприятных условиях — столько-то.
Прежде ей никогда не
приходило в голову спросить
себя, зачем Порфирий Владимирыч, как только встретит живого человека, так тотчас же начинает опутывать его целою сетью словесных обрывков,
в которых ни за что уцепиться невозможно, но от которых делается невыносимо тяжело; теперь ей стало ясно, что Иудушка,
в строгом смысле, не разговаривает, а «тиранит» и что, следовательно, не лишнее его «осадить», дать почувствовать, что и ему
пришла пора «честь знать».
Правда, что вся эта искусственная махинация держалась на волоске; но человеку, постоянно погруженному
в самого
себя, не могло и
в голову
прийти, что этот волосок есть нечто очень тонкое, легко рвущееся.
— Умерла; только долго мучилась, и мы уж с нею измучились порядком. Около десяти часов вечера она
пришла в себя; мы сидели у постели; только что она открыла глаза, начала звать Печорина. «Я здесь, подле тебя, моя джанечка (то есть, по-нашему, душенька)», — отвечал он, взяв ее за руку. «Я умру!» — сказала она. Мы начали ее утешать, говорили, что лекарь обещал ее вылечить непременно; она покачала головкой и отвернулась к стене: ей не хотелось умирать!..
Через неделю бабушка могла плакать, и ей стало лучше. Первою мыслию ее, когда она
пришла в себя, были мы, и любовь ее к нам увеличилась. Мы не отходили от ее кресла; она тихо плакала, говорила про maman и нежно ласкала нас.
Неточные совпадения
Стародум(целуя сам ее руки). Она
в твоей душе. Благодарю Бога, что
в самой тебе нахожу твердое основание твоего счастия. Оно не будет зависеть ни от знатности, ни от богатства. Все это
прийти к тебе может; однако для тебя есть счастье всего этого больше. Это то, чтоб чувствовать
себя достойною всех благ, которыми ты можешь наслаждаться…
Но торжество «вольной немки»
приходило к концу само
собою. Ночью, едва успела она сомкнуть глаза, как услышала на улице подозрительный шум и сразу поняла, что все для нее кончено.
В одной рубашке, босая, бросилась она к окну, чтобы, по крайней мере, избежать позора и не быть посаженной, подобно Клемантинке,
в клетку, но было уже поздно.
Только и было сказано между ними слов; но нехорошие это были слова. На другой же день бригадир
прислал к Дмитрию Прокофьеву на постой двух инвалидов, наказав им при этом действовать «с утеснением». Сам же, надев вицмундир, пошел
в ряды и, дабы постепенно приучить
себя к строгости, с азартом кричал на торговцев:
Однако Аленка и на этот раз не унялась, или, как выражается летописец, «от бригадировых шелепов [Ше́леп — плеть, палка.] пользы для
себя не вкусила». Напротив того, она как будто пуще остервенилась, что и доказала через неделю, когда бригадир опять
пришел в кабак и опять поманил Аленку.
Анна говорила, что
приходило ей на язык, и сама удивлялась, слушая
себя, своей способности лжи. Как просты, естественны были ее слова и как похоже было, что ей просто хочется спать! Она чувствовала
себя одетою
в непроницаемую броню лжи. Она чувствовала, что какая-то невидимая сила помогала ей и поддерживала ее.