Неточные совпадения
— Не иначе, что
так будет! — повторяет Антон Васильев, — и Иван Михайлыч сказывал, что он проговаривался: шабаш! говорит, пойду к старухе хлеб всухомятку есть! Да ему, сударыня,
коли по правде сказать, и деваться-то, окроме здешнего места, некуда. По своим мужичкам долго в Москве не находится. Одежа тоже нужна, спокой…
— Стой! погоди!
коли ты говоришь, что не можешь меня судить,
так оправь меня, а его осуди! — прервала его Арина Петровна, которая вслушивалась и никак не могла разгадать: какой
такой подвох у Порфишки-кровопивца в голове засел.
— А
коли понимаешь,
так, стало быть, понимаешь и то, что, выделивши ему вологодскую-то деревню, можно обязательство с него стребовать, что он от папеньки отделен и всем доволен?
— Вот теперь вы — паинька! — сказал он, — ах! хорошо, голубушка,
коли кто с Богом в ладу живет! И он к Богу с молитвой, и Бог к нему с помощью. Так-то, добрый друг маменька!
— Уж
коли ты хочешь все знать,
так я могу и ответ дать. Жила я тут, покуда сын Павел был жив; умер он — я и уезжаю. А что касается до сундуков,
так Улитка давно за мной по твоему приказанью следит. А по мне, лучше прямо сказать матери, что она в подозрении состоит, нежели, как змея, из-за чужой спины на нее шипеть.
—
Так вот, взял да и проиграл. Ну,
коли у вас своих денег нет,
так из сиротских дайте!
— Ну, ладно. Только я, брат, говорю прямо: никогда я не обдумываю. У меня всегда ответ готов.
Коли ты правильного чего просишь — изволь! никогда я ни в чем правильном не откажу. Хоть и трудненько иногда, и не по силам, а ежели правильно — не могу отказать! Натура
такая. Ну, а ежели просишь неправильно — не прогневайся! Хоть и жалко тебя — а откажу! У меня, брат, вывертов нет! Я весь тут, на ладони. Ну, пойдем, пойдем в кабинет! Ты поговоришь, а я послушаю! Послушаем, послушаем, что
такое!
— А
коли затем только,
так напрасно трудился. Уезжай, брат! Эй, кто там? велите-ка для молодого барина кибитку закладывать. Да цыпленочка жареного, да икорки, да еще там чего-нибудь… яичек, что ли… в бумажку заверните. На станции, брат, и закусишь, покуда лошадей подкормят. С Богом!
— Никогда я не позволял! Он мне в то время написал: хочу, папа, жениться на Лидочке. Понимаешь: «хочу», а не «прошу позволения». Ну, и я ему ответил:
коли хочешьжениться,
так женись, я препятствовать не могу! Только всего и было.
— Нет, зачем оставлять! Я, брат, — прямик, я всякое дело начистоту вести люблю! Да отчего и не поговорить! Своего всякому жалко: и мне жалко, и тебе жалко — ну и поговорим! А
коли говорить будем,
так скажу тебе прямо: мне чужого не надобно, но и своего я не отдам. Потому что хоть вы мне и не чужие, а все-таки.
— Что ж делать! И перед
таким помолись! Богу ведь не киот, а молитва твоя нужна!
Коли ты искренно приступаешь,
так и перед плохенькими образами молитва твоя дойдет! А
коли ты только
так: болты-болты! да по сторонам поглядеть, да книксен сделать —
так и хорошие образа тебя не спасут!
— А
коли благодарна дяде,
так не фыркай на него, а слушайся. Добра тебе дядя желает, хоть иногда тебе и кажется…
— Сговорились и есть. Как не сговориться,
коли всякому видимо, что в ростепель ночью ехать нельзя. Все равно в поле, в зажоре просидите —
так, по-нашему, лучше уж дома!
— Так-с. А мы было давеча бунтовать собрались.
Коли ежели, думаем, нас к головлевскому барину под начало отдадут,
так все в отставку проситься будем.
— А ежели при этом еще
так поступать, как другие… вот как соседушка мой, господин Анпетов, например, или другой соседушка, господин Утробин…
так и до греха недалеко. Вон у господина Утробина: никак, с шесть человек этой пакости во дворе копается… А я этого не хочу. Я говорю
так:
коли Бог у меня моего ангела-хранителя отнял — стало быть,
так его святой воле угодно, чтоб я вдовцом был. А ежели я, по милости Божьей, вдовец, то, стало быть, должен вдоветь честно и ложе свое нескверно содержать.
Так ли, батя?
—
Так вот оно на мое и выходит.
Коли человек держит себя аккуратно: не срамословит, не суесловит, других не осуждает,
коли он притом никого не огорчил, ни у кого ничего не отнял… ну, и насчет соблазнов этих вел себя осторожно —
так и совесть у того человека завсегда покойна будет. И ничто к нему не пристанет, никакая грязь! А ежели кто из-за угла и осудит его,
так, по моему мнению,
такие осуждения даже в расчет принимать не следует. Плюнуть на них — и вся недолга!
— Ну, или простить! Я всегда
так и делаю:
коли меня кто осуждает, я его прощу да еще Богу за него помолюсь! И ему хорошо, что за него молитва до Бога дошла, да и мне хорошо: помолился, да и забыл!
— А мне хочется, чтоб все у нас хорошохонько было. Чтоб из него, из Володьки-то, со временем настоящий человек вышел. И Богу слуга, и царю — подданный.
Коли ежели Бог его крестьянством благословит,
так чтобы землю работать умел… Косить там, пахать, дрова рубить — всего чтобы понемножку. А ежели ему в другое звание судьба будет,
так чтобы ремесло знал, науку… Оттуда, слышь, и в учителя некоторые попадают!
— И на всякий день у нее платья разные, — словно во сне бредила Евпраксеюшка, — на сегодня одно, на завтра другое, а на праздник особенное. И в церкву в коляске четверней ездят: сперва она, потом господин. А поп, как увидит коляску, трезвонить начинает. А потом она у себя в своей комнате сидит.
Коли господину желательно с ней время провести, господина у себя принимает, а не то
так с девушкой, с горничной ейной, разговаривает или бисером вяжет!
— Те-те-те, голубушка! лучше уж не грешите! — без церемонии обличает ее Иудушка, —
коли на то пошло,
так я все перед вами сейчас выложу! Почему вы, например, тетеньку Варвару Михайловну в ту пору не остановили?
—
Так мы завтра ранехонько к обеденке сходим, да кстати и панихидку по новопреставльшейся рабе Божией Любви отслужим…
Так прощай покуда! Кушай-ка чай-то, а ежели закусочки захочется с дорожки, и закусочки подать вели. А в обед опять увидимся. Поговорим, побеседуем;
коли нужно что — распорядимся, а не нужно — и
так посидим!