Неточные совпадения
Потянулся ряд вялых, безубразных дней, один за другим утопающих в серой, зияющей бездне времени. Арина Петровна не принимала его; к отцу его тоже не допускали. Дня через три бурмистр Финогей Ипатыч объявил ему от маменьки «положение», заключавшееся в том, что он
будет получать стол и одежду и, сверх того, по фунту Фалера [Известный в то время табачный фабрикант, конкурировавший с Жуковым. (Примеч. М.Е. Салтыкова-Щедрина.)] в месяц. Он выслушал маменькину волю и только
заметил...
— Стало
быть, ты отказываешься? Выпутывайтесь,
мол, милая маменька, как сами знаете!
— А-а-ах! а что в Писании насчет терпенья-то сказано? В терпении, сказано, стяжите души ваши! в терпении — вот как! Бог-то, вы думаете, не видит? Нет, он все видит, милый друг маменька! Мы, может
быть, и не подозреваем ничего, сидим вот: и так прикинем, и этак примерим, — а он там уж и решил: дай,
мол, пошлю я ей испытание! А-а-ах! а я-то думал, что вы, маменька, паинька!
Случайный проблеск чувства, мелькнувший
было в разговоре с кровопивцем Порфишкой, погас мгновенно, так что она и не
заметила.
— А ежели ты чем недоволен
был — кушанья, может
быть, недостало, или из белья там, — разве не мог ты матери откровенно объяснить? Маменька,
мол, душенька, прикажите печеночки или там ватрушечки изготовить — неужто мать в куске-то отказала бы тебе? Или вот хоть бы и винца — ну, захотелось тебе винца, ну, и Христос с тобой! Рюмка, две рюмки — неужто матери жалко? А то на-тко: у раба попросить не стыдно, а матери слово молвить тяжело!
Впрочем, несмотря на сие, все почести отшедшему в вечность
были отданы сполна, яко сыну. Покров из Москвы выписали, а погребение совершал известный тебе отец архимандрит соборне. Сорокоусты же и поминовения и поднесь совершаются, как следует, по христианскому обычаю. Жаль сына, но роптать не
смею и вам, дети мои, не советую. Ибо кто может сие знать? — мы здесь ропщем, а его душа в горних увеселяется!»
Наконец Арина Петровна начала
замечать, что тут
есть что-то неладное.
— Мы, бабушка, целый день всё об наследствах говорим. Он все рассказывает, как прежде, еще до дедушки
было… даже Горюшкино, бабушка, помнит. Вот, говорит, кабы у тетеньки Варвары Михайловны детей не
было — нам бы Горюшкино-то принадлежало! И дети-то, говорит, бог знает от кого — ну, да не нам других судить! У ближнего сучок в глазу видим, а у себя и бревна не
замечаем… так-то, брат!
К обеду, который, по обычаю,
был подан сейчас, как пришли с похорон,
были приглашены три священника (в том числе отец благочинный) и дьякон. Дьячкам
была устроена особая трапеза в прихожей. Арина Петровна и сироты вышли в дорожном платье, но Иудушка и тут сделал вид, что не
замечает. Подойдя к закуске, Порфирий Владимирыч попросил отца благочинного благословить яствие и питие, затем налил себе и духовным отцам по рюмке водки, умилился и произнес...
— А знаете ли вы, маменька, отчего мы в дворянском званье родились? А все оттого, что милость Божья к нам
была. Кабы не она, и мы сидели бы теперь в избушечке, да горела бы у нас не свечечка, а лучинушка, а уж насчет чайку да кофейку — об этом и думать бы не „
смели! Сидели бы; я бы лаптишечки ковырял, вы бы щец там каких-нибудь пустеньких поужинать сбирали, Евпраксеюшка бы красну ткала… А может
быть, на беду, десятский еще с подводой бы выгнал…
В таком тоне разговор длился с полчаса, так что нельзя
было понять, взаправду ли отвечает Петенька или только отделывается. Поэтому как ни вынослив
был Иудушка относительно равнодушия своих детей, однако и он не выдержал и
заметил...
— Постой, попридержи свои дерзости, дай мне досказать. Что это не одни слова — это я тебе сейчас докажу… Итак, я тебе давеча сказал: если ты
будешь просить должного, дельного — изволь, друг! всегда готов тебя удовлетворить! Но ежели ты приходишь с просьбой не дельною — извини, брат! На дрянные дела у меня денег нет, нет и нет! И не
будет — ты это знай! И не
смей говорить, что это одни «слова», а понимай, что эти слова очень близко граничат с делом.
В этом отношении ее можно
было уподобить тому человеку, который с приветливым выражением лица входит в общество давно не виденных им людей и вдруг
замечает, что к его приветливости все относятся как-то загадочно.
К счастию для нее, Иудушка
был малый небрезгливый, и хотя,
быть может,
замечал ее нетерпеливые движения, но помалчивал.
— А вот с икоркой у меня случай
был — так именно диковинный! В ту пору я — с месяц ли, с два ли я только что замуж вышла — и вдруг так ли мне этой икры захотелось, вынь да положь! Заберусь это, бывало, потихоньку в кладовую и все
ем, все
ем! Только и говорю я своему благоверному: что,
мол, это, Владимир Михайлыч, значит, что я все икру
ем? А он этак улыбнулся и говорит: «Да ведь ты, мой друг, тяжела!» И точно, ровно через девять месяцев после того я и выпросталась, Степку-балбеса родила!
— Ничего я. Известно,
мол:
будет благодарить, коли благодетелев своих отыщет.
— А важивала — так тебе и книги в руки. Стало
быть, и входы и выходы — все должно
быть тебе известно. Смотри же,
помести его, да начальников низенько попроси — вот так!
— По крайности, теперь хоть забава бы у меня
была! Володя! Володюшка! рожоный мой! Где-то ты? чай, к паневнице в деревню спихнули! Ах, пропасти на вас нет, господа вы проклятые! Наделают робят, да и забросят, как щенят в яму: никто,
мол, не спросит с нас! Лучше бы мне в ту пору ножом себя по горлу полыхнуть, нечем ему, охавернику, над собой надругаться давать!
— Я, братец, давно всем простил! Сам Богу грешен и других осуждать не
смею! Не я, а закон осуждает. Ось-то, которую ты срубил, на усадьбу привези, да и рублик штрафу кстати уж захвати; а покуда пускай топорик у меня полежит! Небось, брат, сохранно
будет!
— Ты думаешь, Бог-то далеко, так он и не видит? — продолжает морализировать Порфирий Владимирыч, — ан Бог-то — вот он. И там, и тут, и вот с нами, покуда мы с тобой говорим, — везде он! И все он видит, все слышит, только делает вид, будто не
замечает. Пускай,
мол, люди своим умом поживут; посмотрим,
будут ли они меня помнить! А мы этим пользуемся, да вместо того чтоб Богу на свечку из достатков своих уделить, мы — в кабак да в кабак! Вот за это за самое и не подает нам Бог ржицы — так ли, друг?
А завтра, может
быть, так дело повернет, что и мне у тебя под окошком постучать придется: одолжи,
мол, Фокушка, ржицы осьминку —
есть нечего!
Вот она поднялась на взлобок и поравнялась с церковью («не благочинный ли? — мелькнуло у него, — то-то у попа не отстряпались о сю пору!»), вот повернула вправо и направилась прямо к усадьбе: «так и
есть, сюда!» Порфирий Владимирыч инстинктивно запахнул халат и отпрянул от окна, словно боясь, чтоб проезжий не
заметил его.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда
метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что
будет, то
будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Аммос Федорович. Помилуйте, как можно! и без того это такая честь… Конечно, слабыми моими силами, рвением и усердием к начальству… постараюсь заслужить… (Приподымается со стула, вытянувшись и руки по швам.)Не
смею более беспокоить своим присутствием. Не
будет ли какого приказанья?
Почтмейстер. Так точно-с. (Встает, вытягивается и придерживает шпагу.)Не
смея долее беспокоить своим присутствием… Не
будет ли какого замечания по части почтового управления?
Анна Андреевна. Так вы и пишете? Как это должно
быть приятно сочинителю! Вы, верно, и в журналы
помещаете?
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили
заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда
будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?