Неточные совпадения
Ужели же, хотя в виду
того, что простец съедобен, — что он представляет собою лучшую anima vilis, [«гнусную
душу»,
то есть подопытное животное (лат.)] на которой может осуществляться закон борьбы за существование, — ужели в виду хоть этих удобств найдется себялюбец из «крепких», настолько ограниченный, чтобы желать истребления «простеца» или его окончательного обессиления?
По-видимому, знакомство началось не далее как вчера вечером, но в речах обоих собеседников уже царствовала
та интимность, которою вообще отличаются излияния людей, вполне чистых сердцем и не имеющих на
душе ничего заветного.
Всем этим я обязан вам, милая маменька, или, лучше сказать,
той безграничной проницательности материнской любви, которая сразу умела угадать мое настоящее назначение. Вы удержали меня на краю пропасти в
ту минуту, когда
душа моя, по неопытности и легкомыслию, уже готова была устремиться в зияющие бездны адвокатуры!
Зная твое доброе сердце, я очень понимаю, как тягостно для тебя должно быть всех обвинять; но если начальство твое желает этого,
то что же делать, мой друг! — обвиняй! Неси сей крест с смирением и утешай себя
тем, что в мире не одни радости, но и горести! И кто же из нас может сказать наверное, что для
души нашей полезнее: первые или последние! Я, по крайней мере, еще в институте была на сей счет в недоумении, да и теперь в оном же нахожусь.
Теперь моя черновая работа кончена, и план будущих действий составлен. Этот план ясен и может быть выражен в двух словах: строгость и снисхождение! Прежде всего —
душа преступника! Произвести в ней спасительное движение и посредством него прийти к раскрытию истины — вот цель! Затем — в поход! но не против злоумышленников, милая маменька, а против бедных, неопытных заблуждающихся! Мне кажется, что это именно
тот настоящий тон, на котором можно разыграть какую угодно пьесу…
Никогда, даже когда была молода, ни одного романа с таким интересом не читывала, с каким прочла последнее твое письмо. Да, мой друг! мрачны, ах, как мрачны
те ущелия, в которых, лишенная христианской поддержки,
душа человеческая преступные свои ковы строит!
Вы знаете мои правила! Вам известно, что я не могу быть предан не всецело! Ежели я кому-нибудь предаюсь,
то делаю это безгранично… беззаветно! Я весь тут. Я люблю, чтоб начальник ласкал меня, и ежели он ласкает,
то отдаюсь ему совсем! Если сегодня я отдаюсь
душой судебному генералу,
то его одного и люблю, и всех его соперников ненавижу! Но ежели завтра меня полюбит контрольный генерал,
то я и его буду любить одного, и всех его соперников буду ненавидеть!
Голубые глаза его слегка потускнели, вследствие старческой слезы, но смотрели по-прежнему благодушно, как будто говорили: зачем тебе в
душу мою забираться? я и без
того весь тут!
Напрасно буду я заверять, что тут даже вопроса не может быть, — моего ответа не захотят понять и даже не выслушают, а будут с настойчивостью, достойною лучшей участи, приставать:"Нет, ты не отлынивай! ты говори прямо: нужны ли армии или нет?"И если я, наконец, от всей
души, от всего моего помышления возопию:"Нужны!"и, в подтверждение искренности моих слов, потребую шампанского, чтоб провозгласить тост за процветание армий и флотов,
то и тогда удостоюсь только иронической похвалы, вроде:"ну, брат, ловкий ты парень!"или:"знает кошка, чье мясо съела!"и т. д.
Он даже не ждет с моей стороны «поступков», а просто, на основании Тришкиных показаний, проникает в тайники моей
души и одним почерком пера производит меня или в звание"столпа и опоры", или в звание"опасного и беспокойного человека", смотря по
тому, как бог ему на
душу положит!
В тоне голоса Лукьяныча слышалось обольщение. Меня самого так и подмывало, так и рвалось с языка:"А что, брат, коли-ежели"и т. д. Но, вспомнив, что если однажды я встану на почву разговора по
душе,
то все мои намерения и предположения относительно «конца» разлетятся, как дым, — я промолчал.
Марья Потапьевна поспешно сошла с кушетки и как-то оторопела, словно институтка, перед которой вырос из земли учитель и требует ее к ответу в
ту самую минуту, когда она всеми силами
души призывала к себе «калегварда».
— То-то вот и есть! — подхватил панегирист Жюдик, — "qu'elle ne comprend presquerien!" — это очень тонко,
душа моя!
— Не счастье-с, а вся причина в
том, что он проезжего купца обворовал. Останавливался у него на постоялом купец, да и занемог. Туда-сюда, за попом, за лекарем, ан он и
душу богу отдал. И оказалось у этого купца денег всего двадцать пять рублей, а Осип Иваныч пообождал немного, да и стал потихоньку да полегоньку, шире да глубже, да так, сударь, это дело умненько повел, что и сейчас у нас в К. никто не разберет, когда именно он разбогател.
И что всего замечательнее, несмотря на эту вечно преследующую бедность, никто не обращал на нее внимания, никто не сострадал к ней, а напротив, всякий до
того был убежден в «дарованиях» Антошки, что звал его"стальною
душой"и охотно подшучивал, что он"родного отца на кобеля променять готов".
— Да, и я уж заметил. Давеча бегал — нигде ни одной
души не нашел. Один только мерзавец сыскался, да и
тот вверх брюхом дрыхнет!
Там я найду
тот милый обман,
то чудесное смешение идеального и реального, которого так жаждет
душа моя и которого, конечно, не дадут никакие диспуты о прародителях человека.
— Позволь,
душа моя! Я понимаю твою мысль: если все захотят иметь беспрепятственный вход к Бергу,
то понятно, что твои личные желания в этом смысле уже не найдут такого полного удовлетворения, какое они находят теперь. Но, признаюсь, меня страшит одно: а что, если они,
то есть печенеги… тоже начнут вдруг настаивать?
— Вот я теперь и стара, и дряхла становлюсь, — продолжала Марья Петровна, — мне бы и об
душе пора подумать, а не
то чтоб имением управлять или светскими делами заниматься!
— Паче всего сокрушаюсь я о
том, что для
души своей мало полезного сделала. Всё за заботами да за детьми, ан об душе-то и не подумала. А надо, мой друг, ах, как надо! И какой это грех перед богом, что мы совсем-таки… совсем об
душе своей не рачим!
–"Сыну моему Семену — село Вырыпаево с деревнями, всего триста пятьдесят пять
душ; второе, сыну моему Дмитрию — село Последово с деревнями, да из вырыпаевской вотчины деревни Манухину, Веслицыну и Горелки, всего девятьсот шестьдесят одну
душу…" — Марья Петровна остановилась и взглянула на Митеньку: ей очень хотелось, чтоб он хоть ручку у ней поцеловал, но
тот даже не моргнул глазом. — Да что ж ты молчишь-то! что ты, деревянный, что ли! — почти крикнула она на него.
То видится ему, что маменька призывает его и говорит:"Слушай ты меня, друг мой сердечный, Сенечка! лета мои преклонные, да и здоровье не
то, что было прежде…"и в заключение читает ему завещание свое, читает без пропусков (не так, как Митеньке:"там, дескать, известные формальности"), а сплошь, начиная с во имяи кончая «здравым умом и твердою памятью», и по завещанию этому оказывается, что ему, Сенечке, предоставляется сельцо Дятлово с деревнею Околицей и село Нагорное с деревнями, а всего тысяча сорок две
души…
Очень возможно, что она и сама не сознаёт своего лганья, но я уверен, что если б она в эту минуту порылась в тайниках своей
души,
то нашла бы там не родственное ликование, а очень простую и совершенно естественную мысль:"Вот, мол, принесла нелегкая «гостя»… в рабочую пору!"
Сверх
того, под веселую руку, Тебеньков сознается, что аристократический принцип ему еще потому по
душе, что вообще лучше пользоваться земными благами, нежели не пользоваться ими.
Оба утверждают, что общество без религии все равно что тело без
души, но, в
то же время, оба придают своей религиозной практике глубоко различный смысл.
Я думаю даже, что в их разномыслии скорее играет роль различие темпераментов, нежели различие убеждений. Плешивцев пылок и нетерпелив, Тебеньков рассудителен и сдержан. Плешивцев охотно лезет на стену, Тебеньков предпочитает пролезть в подворотню. Плешивцев проникает в человеческую
душу с помощью взлома, Тебеньков делает
то же самое с помощью подобранного ключа. Вот и все.
Разница между нами заключается в
том, что я употребляю некоторые выражения, которые не по
душе Плешивцеву, а он употребляет некоторые выражения, которые не по
душе мне.
— Так что ж что государству! Государство — само по себе, а свои дела — сами по себе. Об своих делах всякий должен радеть: грех великий у
того на
душе, который об устройстве своем не печется! Ты знаешь ли, что в Писании-то сказано: имущему прибавится, а у неимущего и последнее отнимется!
Результат оказался плачевный. Мало-помалу Горохов совсем утратил доверие начальства, а вместе с
тем и надежду на получение места начальника отделения, И вот на днях встречаю я его на Невском: идет сумрачный, повесив голову, как человек, у которого на
душе скребут мыши, но который, в
то же время, уже принял неизменное решение.
На всю губернию было в
то время только четыре рекрутских присутствия; из них к губернскому причислено было три с половиной уезда с населением около двухсот тысяч
душ, с которых причиталось до тысячи рекрутов (некоторые волости должны были совершить скорбный путь в триста с лишком верст, чтобы достигнуть губернского города).
И точно, мало-помалу стал он подсаживаться
то к председателю казенной палаты,
то к батальонному командиру,
то к управляющему палатой государственных имуществ. Сядет и смотрит не
то мечтательно, не
то словно в
душу проникнуть хочет. И вдруг заговорит о любви к отечеству, но так заговорит, что председатель казенной палаты так-таки и сгорит со стыда.
Если б я был женщина-романист,
то следующим образом описал бы наружность его:"Его нельзя было назвать красавцем, но лицо его представляло такое гармоническое сочетание линий, что в нем, как в зеркале, отражались все свойства прекрасной
души.
Прибавьте к этому тончайший запах ess-bouquet, которым он имел привычку
душить свой носовой платок, — и вы получите разгадку
того обаятельного действия, которое он производил на женщин".
Чаще всего мне казалось, что он в народе усматривает подходящую anima vilis, [«гнусную
душу»,
то есть подопытное животное (лат.)] над которою всего удобнее производить опыты канцелярских преобразований и которую, ради успеха этих преобразований, позволительно даже слегка поуродовать.