Неточные совпадения
Напротив того, я чувствую, что субъект, произносящий эти предостережения, сам ходит на цыпочках, словно боится кого разбудить; что он серьезно чего-то ждет, и
в ожидании, пока
придет это «нечто», боится не только за будущее ожидаемого, но и за меня, фрондёра, за меня, который непрошеным участием может скомпрометировать и «дело обновления», и самого
себя.
То же самое должно сказать и о горохах. И прежние мужицкие горохи были плохие, и нынешние мужицкие горохи плохие. Идеал гороха представлял
собою крупный и полный помещичий горох, которого нынче нет, потому что помещик уехал на теплые воды. Но идеал этот жив еще
в народной памяти, и вот, под обаянием его, скупщик восклицает: «Нет нынче горохов! слаб стал народ!» Но погодите! имейте терпение!
Придет Карл Иваныч и таких горохов представит, каких и во сне не снилось помещикам!
Купить так купить, продать так продать, говорю я
себе, и мне даже
в голову не
приходит, что нужно принадлежать к числу семи мудрецов, чтобы сладить с подобными бросовыми операциями.
Я помню, как
пришла мне однажды
в голову мысль:"Куплю я
себе подмосковную!"Зачем Чемезово?
Собственно говоря, я почти не принимал участия
в этой любостяжательной драме, хотя и имел воспользоваться плодами ее. Самым процессом ликвидации всецело овладел Лукьяныч, который чувствовал
себя тут как рыба
в воде. Покупщики
приходили, уходили, опять
приходили, и старик не только не утомлялся этою бесконечною сутолокою, но даже как будто помолодел.
— Помилуй! — говорит. — Да я затем и веду страшные разговоры, чтоб падший дух
в себе подкрепить! Но знаешь, что иногда
приходит мне на мысль? — прибавил он печально, — что
в этих горах,
в виду этой суровой природы, мне суждено испустить многомятежный мой дух!
Генерал, который нарочно приезжал
в К., чтоб доказать Осипу Иванычу, что
в его рубле даже надобности никакой нет, что он нужен только для прилику, для видимости, а что два других рубля на этот мнимый рубль
придут сами
собой, — успел
в этом больше, чем надо.
— Я, по крайней мере, позволяю
себе думать, что если бы вы
в то время взяли направление чуть-чуть влево, то талдомцы [Талдом — тоже торговое село
в Калязинском уезде. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)] не успели бы
прийти на помощь мятежным семендяевцам, и вы не были бы вынуждены пробивать кровавый путь, чтоб достигнуть соединения с генералом Голотыловым. Сверх того, вы успели бы обойти Никитские болота и не потопили бы
в них своей артиллерии!
Генерал не справлялся, откуда и каким образом
пришли к нему эти деньги: он был доволен. Он знал, что у него есть где-то какие-то Петухи, какое-то Разуваево, какая-то Летесиха и проч., и знал, что все это никогда не приносило ему ни полушки. Кроме того, он давно уже не имел
в руках разом столько денег. Он был так доволен, что однажды даже,
в порыве гордыни, позволил
себе сказать...
Представь
себе, что я узнала! До сих пор я думала, что должна была оставить Париж, потому что Butor отказался
прислать мне деньги; теперь мне известно, что он подавал об этом официальную записку, и
в этой записке… просил о высылке меня из Парижа по этапу!!L'animal! [Скотина! (франц.)]
И таким образом — почти ежедневно. Я каждое утро слышу его неровные шаги, направляющиеся к моей комнате, и жду оскорбления. Однажды — это был памятный для меня день, Serge! — он
пришел ко мне, держа
в руках листок"Городских и иногородных афиш"(c'est la seule nourriture intellectuelle qu'il se permet, l'innocent! [это единственная умственная пища, которую он
себе позволяет, простофиля! (франц.)]).
P. S. Пожалуйста, поскорее уломай Butor'a, потому что я уж подал
в отставку. Я без копейки — пусть
пришлет денег. Представь
себе, даже Лиходеева перестала показываться. Сегодня утром я смотрел
в окно — вдруг дверь балкона отворяется, и
в ней показывается улыбающаяся рожа исправника… Стало быть, и с этой стороны все кончено".
А попал туда раз — и
в другой
придешь. Дома-то у мужика стены голые, у другого и печка-то к вечеру выстыла, а
в кабак он
придет — там и светло, и тепло, и людно, и хозяин ласковый — таково весело косушечками постукивает. Ну, и выходит, что хоть мы и не маленькие, а
в нашем сословии одно что-нибудь: либо
в кабак иди, либо, ежели
себя соблюсти хочешь, запрись дома да и сиди
в четырех стенах, словно чумной.
— По-од кры-ы-шею! — зевнул во весь рот Павел Матвеич, — фу-ты, разоспался! От самого от Берлина
в себя прийти не могу! Вы откудова едете?
— Умерла; только долго мучилась, и мы уж с нею измучились порядком. Около десяти часов вечера она
пришла в себя; мы сидели у постели; только что она открыла глаза, начала звать Печорина. «Я здесь, подле тебя, моя джанечка (то есть, по-нашему, душенька)», — отвечал он, взяв ее за руку. «Я умру!» — сказала она. Мы начали ее утешать, говорили, что лекарь обещал ее вылечить непременно; она покачала головкой и отвернулась к стене: ей не хотелось умирать!..
Неточные совпадения
Стародум(целуя сам ее руки). Она
в твоей душе. Благодарю Бога, что
в самой тебе нахожу твердое основание твоего счастия. Оно не будет зависеть ни от знатности, ни от богатства. Все это
прийти к тебе может; однако для тебя есть счастье всего этого больше. Это то, чтоб чувствовать
себя достойною всех благ, которыми ты можешь наслаждаться…
Но торжество «вольной немки»
приходило к концу само
собою. Ночью, едва успела она сомкнуть глаза, как услышала на улице подозрительный шум и сразу поняла, что все для нее кончено.
В одной рубашке, босая, бросилась она к окну, чтобы, по крайней мере, избежать позора и не быть посаженной, подобно Клемантинке,
в клетку, но было уже поздно.
Только и было сказано между ними слов; но нехорошие это были слова. На другой же день бригадир
прислал к Дмитрию Прокофьеву на постой двух инвалидов, наказав им при этом действовать «с утеснением». Сам же, надев вицмундир, пошел
в ряды и, дабы постепенно приучить
себя к строгости, с азартом кричал на торговцев:
Однако Аленка и на этот раз не унялась, или, как выражается летописец, «от бригадировых шелепов [Ше́леп — плеть, палка.] пользы для
себя не вкусила». Напротив того, она как будто пуще остервенилась, что и доказала через неделю, когда бригадир опять
пришел в кабак и опять поманил Аленку.
Анна говорила, что
приходило ей на язык, и сама удивлялась, слушая
себя, своей способности лжи. Как просты, естественны были ее слова и как похоже было, что ей просто хочется спать! Она чувствовала
себя одетою
в непроницаемую броню лжи. Она чувствовала, что какая-то невидимая сила помогала ей и поддерживала ее.