Неточные совпадения
Зная твое доброе
сердце, я очень понимаю, как тягостно для тебя должно быть всех обвинять; но если начальство твое желает этого, то что же делать, мой друг! — обвиняй! Неси сей крест с смирением и утешай себя тем, что в мире не одни радости, но и горести! И
кто же из нас может сказать наверное, что для души нашей полезнее: первые или последние! Я,
по крайней мере, еще в институте была на сей счет в недоумении, да и теперь в оном же нахожусь.
— Я-то сержусь! Я уж который год и не знаю, что за «
сердце» такое на свете есть! На мужичка сердиться! И-и! да от
кого же я и пользу имею, как не от мужичка! Я вот только тебе по-христианскому говорю: не вяжись ты с мужиком! не твое это дело! Предоставь мне с мужика получать! уж я своего не упущу, всё до копейки выберу!
— Да, — сказал он после минутного молчания, — какая-нибудь тайна тут есть."Не белы снеги"запоют — слушать без слез не можем, а обдирать народ — это вольным духом, сейчас! Или и впрямь казна-матушка так уж согрешила, что ни в ком-то к ней жалости нет и никто ничего не видит за нею! Уж на что казначей — хранитель, значит! — и тот в прошлом году сто тысяч украл! Не щемит ни в
ком сердце по ней, да и все тут! А что промежду купечества теперь происходит — страсть!
Неточные совпадения
— Хорошо, так поезжай домой, — тихо проговорила она, обращаясь к Михайле. Она говорила тихо, потому что быстрота биения
сердца мешала ей дышать. «Нет, я не дам тебе мучать себя», подумала она, обращаясь с угрозой не к нему, не к самой себе, а к тому,
кто заставлял ее мучаться, и пошла
по платформе мимо станции.
Вулич шел один
по темной улице; на него наскочил пьяный казак, изрубивший свинью, и, может быть, прошел бы мимо, не заметив его, если б Вулич, вдруг остановясь, не сказал: «
Кого ты, братец, ищешь?» — «Тебя!» — отвечал казак, ударив его шашкой, и разрубил его от плеча почти до
сердца…
Он был любим…
по крайней мере // Так думал он, и был счастлив. // Стократ блажен,
кто предан вере, //
Кто, хладный ум угомонив, // Покоится в сердечной неге, // Как пьяный путник на ночлеге, // Или, нежней, как мотылек, // В весенний впившийся цветок; // Но жалок тот,
кто всё предвидит, // Чья не кружится голова, //
Кто все движенья, все слова // В их переводе ненавидит, // Чье
сердце опыт остудил // И забываться запретил!
— А я, — продолжал Обломов голосом оскорбленного и не оцененного
по достоинству человека, — еще забочусь день и ночь, тружусь, иногда голова горит,
сердце замирает,
по ночам не спишь, ворочаешься, все думаешь, как бы лучше… а о
ком?
Он был как будто один в целом мире; он на цыпочках убегал от няни, осматривал всех,
кто где спит; остановится и осмотрит пристально, как
кто очнется, плюнет и промычит что-то во сне; потом с замирающим
сердцем взбегал на галерею, обегал
по скрипучим доскам кругом, лазил на голубятню, забирался в глушь сада, слушал, как жужжит жук, и далеко следил глазами его полет в воздухе; прислушивался, как кто-то все стрекочет в траве, искал и ловил нарушителей этой тишины; поймает стрекозу, оторвет ей крылья и смотрит, что из нее будет, или проткнет сквозь нее соломинку и следит, как она летает с этим прибавлением; с наслаждением, боясь дохнуть, наблюдает за пауком, как он сосет кровь пойманной мухи, как бедная жертва бьется и жужжит у него в лапах.