Неточные совпадения
— А крестьяне покудова проклажались, покудова что… Да и засилья настоящего у мужиков нет: всё в рассрочку да в годы — жди тут! А Крестьян Иваныч — настоящий человек! вероятный! Он тебе вынул бумажник, отсчитал денежки — поезжай на все четыре стороны! Хошь — в Москве, хошь — в Питере, хошь — на теплых водах живи! Болотце-то вот, которое просто в придачу, задаром пошло, Крестьян Иваныч нынче высушил да засеял — такая ли трава расчудесная пошла, что теперича этому болотцу и цены
по нашему
месту нет!
— Это ты насчет того, что ли, что лесов-то не будет? Нет, за им без опаски насчет этого жить можно. Потому, он умный. Наш русский — купец или помещик — это так. Этому дай в руки топор, он все безо времени сделает. Или с весны рощу валить станет, или скотину
по вырубке пустит, или под покос отдавать зачнет, — ну, и останутся на том
месте одни пеньки. А Крестьян Иваныч — тот с умом. У него, смотри, какой лес на этом самом
месте лет через сорок вырастет!
Большой каменный двухэтажный дом, с башнями
по бокам и вышкой посередине; штукатурка
местами обвалилась; направо и налево каменные флигеля, службы, скотные и конные дворы, оранжереи, теплицы; во все стороны тянутся проспекты, засаженные столетними березами и липами; сзади — темный, густой сад; сквозь листву дерев и кустов
местами мелькает стальной блеск прудов.
— Сибирян-то? Задаром взял. Десятин с тысячу
места здесь будет, только все лоскутками: в одном
месте клочок, в другом клочок. Ну, Павел Павлыч и видит, что возжаться тут не из чего. Взял да на круг
по двадцать рублей десятину и продал. Ан одна усадьба кирпичом того стоит. Леску тоже немало, покосы!
— Была мельница — теперь фабричка. Адам Абрамыч купил. Увидал, что
по здешнему
месту молоть нечего, и поворотил на фабричку. Бумагу делает.
Между уездными городами Р. занимает одно из видных
мест. В нем есть свой кремль, в котором когда-то ютилась митрополия; через него пролегает шоссе, которое, впрочем, в настоящее время не играет в жизни города никакой роли; наконец,
по весне тут бывает значительная ярмарка. В двух верстах от города пролегает железная дорога и имеется станция.
Маленькие деревянные домики вразброс лепятся
по береговой покатости, давая на ночь убежище людям, трудно сколачивающим, в течение дня, медные гроши на базарных столах и рундуках и в душных камерах присутственных
мест.
Я спустился к самой воде. В этом
месте дневное движение еще не кончилось. Чиновники только что воротились с вечерних занятий и перед ужином расселись
по крылечкам, в виду завтрашнего праздничного дня, обещающего им отдых. Тут же бегали и заканчивали свои игры и чиновничьи дети.
Мы высыпаем на платформы и спешим проглотить
по стакану скверного чая. При последнем глотке я вспоминаю, что пью из того самого стакана, в который, за пять минут до прихода поезда, дышал заспанный мужчина, стоящий теперь за прилавком, дышал и думал: «Пьете и так… дураки!» Возвратившись в вагон, я пересаживаюсь на другое
место, против двух купцов, с бородами и в сибирках.
Одет он тоже не совсем обыкновенно. На нем светло-коричневый фрак с узенькими фалдочками старинного покроя, серые клетчатые штаны со штрипками и темно-малиновый кашемировый двубортный жилет. На шее волосяной галстух,
местами сильно обившийся, из-под которого высовываются туго накрахмаленные заостренные воротнички, словно стрелы, врезывающиеся в его обрюзглые щеки.
По всему видно, что он постепенно донашивает гардероб, накопленный в лучшие времена.
— Он самый-с. В земстве-с, да-с. Шайку себе подобрал… разночинцев разных… все
места им роздал, — ну, и держит уезд в осаде. Скоро дождемся, что
по большим дорогам разбойничать будут. Артели, банки, каммуны… Это дворянин-с! Дворянин, сударь, а какими делами занимается! Да вот батюшка лучше меня распишет!
— Пустое дело-с. Молва одна. Сказывают, это, будто он у здешнего купца Мосягина жену соблазнил и вместе будто бы они в ту пору дурманом его опоили и капиталом его завладели… Судбище у них тут большое
по этому случаю было, с полгода
места продолжалось.
—
По здешнему
месту эти концы очень часто, сударь, бывают. Смотришь, это, на человека: растет, кажется… ну, так растет! так растет! Шире да выше, краше да лучше, и конца-краю,
по видимостям, деньгам у него нет. И вдруг, это, — прогорит. Словно даже свечка, в одну минуту истает. Либо сам запьет, либо жена сбесится… разумеется, больше от собственной глупости. И пойдет, это, книзу, да книзу, уже да хуже…
—
По здешнему
месту насчет дураков даже очень строго. Вроде как даже имением своим владеть недостойными почитаются… Сейчас, это, или сам от своей глупости прогорит, или унесет у него кто-нибудь…
— Сделайте ваше одолжение! зачем же им сообщать! И без того они ко мне ненависть питают! Такую, можно сказать, мораль на меня пущают: и закладчик-то я, и монетчик-то я! Даже на каторге словно мне
места нет! Два раза дело мое с господином Мосягиным поднимали! Прошлой зимой, в самое, то есть, бойкое время, рекрутский набор был, а у меня,
по их проискам, два питейных заведения прикрыли! Бунтуют против меня — и кончено дело! Стало быть, ежели теперича им еще сказать — что же такое будет!
Месяц тому назад я уведомлял вас, что получил
место товарища прокурора при здешнем окружном суде. С тех пор я произнес уже восемь обвинительных речей, и вот результат моей деятельности: два приговора без смягчающих вину обстоятельств;шесть приговоров,
по которым содеянное преступление признано подлежащим наказанию, но с допущением смягчающих обстоятельств; оправданий — ни одного. Можете себе представить, в каком я восторге!!
Читаем мы вечером «житие», только он вдруг на одном
месте остановил нас:"Сестрицы! говорит, если я,
по старой привычке, скощунствую, так вы меня, Христа ради, простите!"И скощунствовал-таки, не удержался.
— Вот какую хижу я себе выстроил! — приветствовал он меня, когда мы вошли в кабинет, — теперь у меня простора вдоволь, хоть в дрожках
по горницам разъезжай. А прежде-то что на этом
месте было… чай, помните?
— Старший сын, Николай, дельный парень вышел. С понятием. Теперь он за сорок верст, в С***, хлеб закупать уехал! С часу на час домой жду. Здесь-то мы хлеб нынче не покупаем; станция, так конкурентов много развелось, приказчиков с Москвы насылают, цены набивают. А подальше — поглуше. Ну, а младший сын, Яков Осипыч, — тот с изъянцем. С год
места на глаза его не пущаю, а
по времени, пожалуй, и совсем от себя отпихну!
Он был охранителем его во времена помещичьего благоденствия, и он же охранял его и теперь, когда Чемезово сделалось,
по его словам, таким
местом, где,"куда ни плюнь, все на пусто попадешь".
А потому благоволит вышнее начальство оного Дерунова из подведомственного мне стана извлечь и поступить с ним
по законам, водворив в
места более отдаленные и безопасные".
— Опять же товарник… сучья…
по нашему
месту всякий сучок денег стоит! А земля-то! земля-то ведь опять за покупателем останется!
— И то стараюсь. Потому вижу: господин добрый, неведущий — для кого же нам и стараться-то! Слава богу! я всем господам
по здешнему
месту довольно известен! Голозадов генерал, Порфирьев господин… все хоть сейчас аттестат мне подписать готовы!
Ежедневные разъезды
по одним и тем же
местам, беспрерывные разговоры об одних и тех же предметах до того расшатали мои нервы, что мне почти всю ночь не спалось.
И чем дольше я думал, тем больше и больше таяла моя недавняя решимость действовать с умом. И
по мере того как она исчезала, на ее
место, сначала робко, но потом все настойчивее и настойчивее, всплывала другая решимость: бросить! Бросить все и бежать!
Сюда он перенес ту же кипучую деятельность, которая отличала его и на губернаторском
месте, а для того, чтоб не было скучно одному посреди холопов, привез с собой, в качестве секретаря, одного довольно жалконького чиновника приказа общественного призрения, Иону Чибисова, предварительно женив его на шустренькой маленькой поповне,
по имени Агния.
По низменному берегу вьется почтовая дорога, упирающаяся прямо в загиб Вопли, через которую в этом
месте ходит на канате дощаник.
Перед домом, где надлежало сделать нивелировку кручи, существовали следы некоторых попыток в этом смысле, в виде канав и дыр; сзади дома были прорезаны дорожки,
по бокам которых посажены кленки, ясенки и липки, из которых принялась одна десятая часть, а все остальное посохло и, в виде голых прутьев, стояло на
местах посадки, раздражая генеральское сердце.
Старый парк зарос и одичал;
по дорожкам начал пробиваться осинник; на
месте старого дома валялись осколки кирпича и поднялась целая стена крапивы и лопухов.
Оранжереи потемнели, грунтовые сараи задичали; яблони,
по случаю немилостивой зимы 1861 года, почти все вымерзли, так что в плодовом саду, на
месте роскошных когда-то дерев, торчали голые и корявые остовы их.
— Лен-то! Да наше
место, можно сказать, исстари… Позвольте вам, ваше сиятельство, доложить: что теперича хмель, что лен — всё, значит, едино, всё — первые
по здешнему
месту статьи-с! То есть, столько тут льну! столько льну!
— Позвольте вам, ваше сиятельство, доложить! Это точно, что
по нашему
месту…
по нашему, можно сказать, необразованию… лен у нас, можно сказать, в большом упущении… Это так-с. Однако, ежели бы теперича обучить, как его сеять, или хоша бы, например, семена хорошие предоставить… большую бы пользу можно от этого самого льна получить! Опять хоша бы и наша деревенская баба… нешто она хуже галанской бабы кружева сплетет, коли-ежели ей показать?
Когда случился тот перелом, который поверг генерала в уныние, Анпетов, напротив того, как-то особенно закопошился: он разъезжал веселый
по селам и весям, обнимался, целовался, плакал, хохотал и в заключение даже принял безмездно
место письмоводителя при мировом посреднике.
— При мне у нас преосвященный Иракламвон [Празднуется двенадцатого июня. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)] был, — рассказывал генерал, — так тот, бывало, по-военному, к двум часам и заутреню, и обедню отпоет. Чуть, бывало, певчие зазеваются: «а-а-э-э…» он сейчас с горнего
места: «Распелись?!»
Все его оставили, и он не мог даже претендовать на такое забвение, а мог только удивленными глазами следить, как все спешит ликвидировать и бежать из своего
места. Оставались только какие-то мрачные наемники, которым удалось, при помощи ненавистных мужиков, занять
по земству и мировым судам
места, с которыми сопряжено кое-какое жалованье.
Желая пробраться в старый парк, который все еще сохранял прежнюю дикую прелесть, Петенька спустился было
по заросшей дорожке к пруду, который в этом
месте суживался, и через переузину был когда-то перекинут мост, но вместо моста торчали сгнившие столбики.
— Оне у меня, ваше превосходительство, к своему делу приставлены-с, потому, мы так насчет этого судим, что коли-ежели эта самая… хочь бы дама-с… да ежели
по нашему
месту без трудов-с… больших тут мечтаниев ожидать нужно-с!
— Земли, ваше превосходительство,
по здешнему
месту самый, значит, нестоющий товар. А при сем у папаши вашего в пустошах — один пенек-с. Даже поросли нет, потому что мужицкий скот бызвыходно теперича
по порубке ходит.
Теперь у всех все купленное, и притом втридорога, потому что сделать нужные закупки оптом, в свое время и в своем
месте, нет средств, а местный торговец-монополист на всё назначает цену
по душе.
Вот здесь, на самом этом
месте, стояла сплошная стена леса; теперь
по обеим сторонам дороги лежат необозримые пространства, покрытые пеньками.
Смотрим: невдалеке от дороги, у развалившихся ворот, от которых остались одни покосившиеся набок столбы, стоит старик в засаленном стеганом архалуке, из которого
местами торчит вата, и держит руку щитком над глазами, всматриваясь в нас. На голове у него теплый картуз, щеки и губы обвисли, борода не брита, жидкие волосы развеваются
по ветру; в левой руке березовая палка, которую он тщетно старается установить.
— Не то что проворуется, а нынче этих прожженных, словно воронья, развелось. Кусков-то про всех не хватает, так изо рту друг у дружки рвут. Сколько их в здешнем
месте за последние года лопнуло, сколько через них, канальев, народу
по миру пошло, так, кажется, кто сам не видел — не поверит!
Пестрая говорящая толпа наполняла тротуар солнечной стороны, сгущаясь около особенно бойких
мест и постепенно редея
по мере приближения к Аничкину мосту.
Кончивши с поваром, Марья Петровна призывает садовника, который приходит с горшками, наполненными фруктами. Марья Петровна раскладывает их на четыре тарелки, поровну на каждую, и в заключение, отобрав особо самые лучшие фрукты, отправляется с ними
по комнатам дорогих гостей. Каждому из них она кладет в потаенное
место по нескольку отборных персиков и слив, исключая Сенечки, около комнаты которого Марья Петровна хотя и останавливается на минуту, как бы в борении, но выходит из борьбы победительницей.
Нынче везде
по вашему пути врезалась железная дорога и нигде до"вашего
места"не доехала.
Среди этой поучительной беседы проходит час. Привезший вас ямщик бегает
по дворам и продаетвас. Он порядился с вами, примерно, на сто верст (до
места) со сдачей в двух
местах, за пятнадцать рублей, теперь он проехал тридцать верст и норовит сдать вас рублей за шесть, за семь. Покуда он торгуется, вы обязываетесь нюхать трактирные запахи и выслушивать поучения «гостей». Наконец ямщик появляется в трактир самолично и объявляет, что следующую станцию повезет он же, на тех же лошадях.
Что же касается до Смарагдушки, то пускай он,
по молодости лет, еще дома понежится, а впоследствии, ежели богу будет угодно, думаю пустить его
по морской части, ибо он и теперь мастерски плавает и, сверх того, имеет большую наклонность к открытиям: на днях в таком
месте белый гриб нашел, в каком никто ничего путного не находил» и т. п.
— Да охуждали-с. Промежду себя, конечно, ну, и при свидетелях случалось. А
по нашему
месту, знаете, охуждать еще не полагается! Вот за границей — там, сказывают, это можно; там даже министрами за охужденья-то делают!
Шитье ратницкой амуниции шло дни и ночи напролет. Все, что могло держать в руке иглу, все было занято. Почти во всяком мещанском домишке были устроены мастерские. Тут шили рубахи, в другом
месте — ополченские кафтаны, в третьем — стучали сапожными колодками. Едешь, бывало, темною ночью
по улице — везде горят огни, везде отворены окна, несмотря на глухую осень, и из окон несется пар, говор, гам, песни…
— Зачем нам! У нас, коли ты сидишь смирно, да ничего не делаешь — живи! У нас все чередом делается. Вот, приедем в Вержболово — там нас рассортируют, да всех
по своим
местам и распределят.