Неточные совпадения
Сегодня на вершок короче, завтра — на вершок длиннее: все это еще
больше удерживает дело на почве внезапностей и колебаний, нимало
не разъясняя самого принципа обуздания.
Допустим, однако ж, что жизнь какого-нибудь простеца
не настолько интересна, чтоб вникать в нее и сожалеть о ней. Ведь простец — это незаметная тля, которую высший организм ежемгновенно давит ногой, даже
не сознавая, что он что-нибудь давит! Пусть так! Пусть гибнет простец жертвою недоумений! Пусть осуществляется на нем великий закон борьбы за существование, в силу которого крепкий приобретает еще
большую крепость, а слабый без разговоров отметается за пределы жизни!
А мужик, то есть первый производитель товара, — он ничего перед собой
не видит, никакой политико-экономической игры в спрос и предложение
не понимает, барышей
не получает, и потому может сказать только: «наплевать» — и ничего
больше.
— Помилуйте! прекраснейшие люди! С тех самых пор, как умер Скачков… словно рукой сняло! Пить совсем даже перестал, в подряды вступил, откупа держал… Дальше —
больше. Теперь церковь строит… в Елохове-то, изволите знать? — он-с! А благодеяниев сколько! И как, сударь, благодеяния-то делает! Одна рука дает, другая
не ведает!
Словом сказать, настоящих, «отпетых» бюрократов, которые
не прощают, очень мало, да и те вынуждены вести уединенную жизнь. Даже таких немного, которые прощают без подмигиваний.
Большая же часть прощает с пением и танцами, прощает и во все колокола звонит: вот, дескать, какой мы маскарад устроиваем!
— Занимаются они, по
большей части, неблагонамеренностями, откуда происходит и самое название: «неблагонамеренный». В частности же,
не по-дворянски себя ведут. Так, например, помещик Анпетов пригласил нескольких крестьян, поселил их вместе с собою, принял их образ жизни (только он Лаферма папиросы курит, а они тютюн), и сам наравне с ними обрабатывает землю.
— Отчет? А помнится, у вас же довелось мне вычитать выражение: «ожидать поступков». Так вот в этом самом выражении резюмируется программа всех моих отчетов, прошедших, настоящих и будущих. Скажу даже
больше: отчет свой я мог бы совершенно удобно написать в моей к — ской резиденции,
не ездивши сюда. И ежели вы видите меня здесь, то единственно только для того, чтобы констатировать мое присутствие.
Да и
не только
не погиб, но даже встал на страже, встал бескорыстно, памятуя и зная, что ремесло стража общественной безопасности вознаграждается у нас
больше пинками, нежели кредитными рублями.
— В Москве, сударь! в яме за долги года с два высидел, а теперь у нотариуса в писцах, в самых, знаете, маленьких… десять рублей в месяц жалованья получает. Да и какое уж его писанье! и перо-то он
не в чернильницу, а
больше в рот себе сует. Из-за того только и держат, что предводителем был, так купцы на него смотреть ходят. Ну, иной смотрит-смотрит, а между прочим — и актец совершит.
— Слуга покорный-с. Нынче, сударь, все молодежь пошла. Химии да физики в ходу, а мы ведь без химий век прожили, а наипаче на божью милость надеялись.
Не годимся-с. Такое уж нонче время настало, что в церкву
не ходят, а
больше, с позволения сказать, в удобрение веруют.
— Рекомендую! — представил его нам Терпибедов, — отец Арсений, бывший священник нашего прихода, а ныне запрещенный поп-с. По наветам, а
больше за кляузы-с. До двадцати приходов в свою жизнь переменил, нигде
не ужился, а теперь и вовсе скапутился!
Как сложились эти приметы и толкования — этого она, конечно,
не объяснит, да ей и
не нужно объяснений, ибо необъяснимость
не только
не подрывает ее кодекса, но даже еще
больше удостоверяет в его непреложности.
— Извините, Сергей Иваныч, я вредным идеям
не обучался-с. В университетах
не бывал-с. Знаю, что вредные, и
больше мне ничего
не требуется! да-с!
— Да видится мне, что слова-то наши как будто
не внушают вам
большого доверия…
— Скажите, скажите! я
не обижусь. Ну-с, конференция, стало быть, кончена; о господине Парначеве вы никаких
больше сведений сообщить
не имеете?
— Эпизодов, ваше высокоблагородие, в жизни каждого человека довольно бывает-с! а у другого, может быть, и
больше их… Говорить только
не хочется, а ежели бы, значит, биографию каждого из здешних помещиков начертать —
не многим бы по вкусу пришлось!
— Они
не пашут — это действительно-с. Только, осмелюсь вам доложить,
большая от них смута промежду черняди идет-с! Такая смута! такая смута! И ежели теперича, примерно, хоть между крестьян… или даже между господ помещиков, которые из молодых-с… маленечко, значит, позамялось, — так это именно их, господина Парначева, дело-с.
И вдруг — что ж слышим!"А что, говорит,
не объясните ли вы мне, сестрицы, чего во мне
больше: малодушия или малоумия?
Много помог мне и уланский офицер, особливо когда я открыл ему раскаяние Филаретова. Вот истинно добрейший малый, который даже сам едва ли знает, за что под арестом сидит! И сколько у него смешных анекдотов! Многие из них я генералу передал, и так они ему пришли по сердцу, что он всякий день, как я вхожу с докладом, встречает меня словами:"Ну, что, как наш улан! поберегите его, мой друг! тем
больше, что нам с военным ведомством ссориться
не приходится!"
Гораздо
больше понравился мне уланский офицер, фамилию которого ты, однако же,
не пишешь. Пожалуйста, анекдотов его побольше собери и тетрадку нам пришли. В деревенском нашем уединении
большое утешение нам составишь.
Даже глаз почти
не открывает, а все
больше в усыплении находится.
Я
не понял, как много скрывается здесь для меня рокового, и, вместо того чтобы обуздать свое усердие, еще
больше усилил его.
Я
не только на тебя
не сержусь, но думаю, что все это со временем еще к лучшему поправиться может. Так, например: отчего бы тебе немного погодя вновь перед генералом
не открыться и
не заверить его, что все это от неопытности твоей и незнания произошло? Генералы это любят, мой друг, и раскаивающимся еще
больше протежируют!
— Посмотри! что ж, и посмотреть
не худое дело! Старики говаривали:"Свой глазок — смотрок!"И я вот стар-стар, а везде сам посмотрю.
Большая у меня сеть раскинута, и
не оглядишь всеё — а все как-то сердце
не на месте, как где сам недосмотришь! Так день-деньской и маюсь. А, право, пять тысяч дал бы! и деньги припасены в столе — ровно как тебя ждал!
Долго мы ехали
большою дорогой и
не заводили разговора. Мне все мерещился"кандауровский барин"."Чуть-чуть
не увезли!" — как просто и естественно вылилась эта фраза из уст Николая Осипыча! Ни страха, ни сожаления, ни даже изумления. Как будто речь шла о поросенке, которого чуть-чутьне задавили дорогой!
Говоря по правде, меня и «учили»
не раз, да и опытностью житейскою судьба
не обделила меня. Я многое испытал, еще
больше видел и даже — о, странная игра природы! — ничего из виденного и испытанного
не позабыл…
Я кое-как устроился в одной из комнат гостиного флигеля, которая
не представляла еще
большой опасности.
— Ежели даже теперича срубить их, парки-то, — продолжал Лукьяныч, — так от одного молодятника через десять лет новые парки вырастут! Вон она липка-то — робёнок еще! Купят, начнут кругом
большие деревья рубить — и ее тут же зря замнут. Потому, у него, у купца-то, ни бережи, ни жаления: он взял деньги и прочь пошел… хоть бы тот же Осип Иванов! А сруби теперича эти самые парки настоящий хозяин, да сруби жалеючи — в десять лет эта липка так выхолится, что и
не узнаешь ее!
— И
не пять тысяч, а
больше даст — вот что! Потому, сейчас ты его в трактир сводил, закуску потрафил:"Тихон Иваныч! сделай милость!"
— А Бородавкин ежели
не поедет — Хмелева Павла Фомича за бока приволокем! И насчет его опять есть фортель: амбицию
большую имеет! Скажи ему только:"Дерунов, мол, Осип Иваныч, пять тысяч давал", — сейчас он,
не глядя шесть тысяч отвалит!
— Парень-то уж больно хорош. Говорит:"Можно сразу капитал на капитал нажить". Ну, а мне что ж! Состояние у меня достаточное; думаю,
не все же по гривенникам сколачивать, и мы попробуем, как люди разом
большие куши гребут. А сверх того, кстати уж и Марья Потапьевна проветриться пожелала.
Признаюсь откровенно, в эту минуту я именно только об этом и помнил. Но делать было нечего: пришлось сойти с ослов и воспользоваться гостеприимством в разбойничьем приюте. Первое, что поразило нас при входе в хижину, — это чистота, почти запустелость, царствовавшая в ней. Ясное дело, что хозяева, имея постоянный промысел на
большой дороге,
не нуждались в частом посещении этого приюта. Затем, на стенах было развешано несколько ружей, которые тоже
не предвещали ничего доброго.
В первом смысле, никто
не мог подать более делового совета, как в данном случае поступить (разумеется, можно было следовать или
не следовать этому совету — это уже зависело от
большей или меньшей нравственной брезгливости, — но нельзя было
не сознавать, что при известных условиях это именно тот самый совет, который наиболее выгоден); во втором смысле, никто
не знал столько"Приключений в Абруццских горах"и никто
не умел рассказать их так занятно.
Он как бы чувствует, что его уже
не защищает
больше ни «глазок-смотрок», ни"колупание пальцем", ни та бесконечная сутолока, которой он с утра до вечера, в качестве истого хозяина-приобретателя, предавался и которая оправдывала его в его собственном мнении, а пожалуй, и в мнении других.
—
Не знаю,
не заметил… а по моему мнению, бывает воздержность, которая гораздо
больше говорит, нежели самая недвусмысленная жестикуляция… Впрочем, вы, молодежь, лучшие ценители в этом деле, нежели мы, старики. Вам и книги в руки.
— Да вы спросите, кто медали-то ему выхлопотал! — ведь я же! — Вы меня спросите, что эти медали-то стоят! Может, за каждою
не один месяц, высуня язык, бегал… а он с грибками да с маслицем! Конечно, я за
большим не гонюсь… Слава богу! сам от царя жалованье получаю… ну, частная работишка тоже есть… Сыт, одет… А все-таки, как подумаешь: этакой аспид, а на даровщину все норовит! Да еще и притесняет! Чуть позамешкаешься — уж он и тово… голос подает: распорядись… Разве я слуга… помилуйте!
Он живо перенес крестьянский поселок за плодовый сад, выстроил вчерне
большой дом, с башнями и террасами, лицом к Вопле, возвел на первый раз лишь самые необходимые службы, выписал садовника-немца, вместе с ним проектировал английский сад перед домом к реке и парк позади дома, прорезал две-три дорожки, но ни к нивелировке береговой кручи, ни к посадке деревьев, долженствовавшей положить начало новому парку, приступить
не успел.
Генерал просидел у преосвященного с четверть часа, но
не проронил
больше ни слова и даже
не прикоснулся ни к балыку, ни к свежей икре. Казалось, он был в летаргическом сне.
Прочитав это письмо, генерал окончательно поник головой. Он даже по комнатам бродить перестал, а сидел,
не вставаючи, в
большом кресле и дремал. Антошка очень хорошо понял, что письмо Петеньки произвело аффект, и сделался еще мягче, раболепнее. Евпраксея, с своей стороны, прекратила неприступность. Все люди начали ходить на цыпочках, смотрели в глаза, старались угадать желания.
Он
не спросил себя, чем он будет жить лично (у него, впрочем, оставалась в резерве пенсия), — он понял только, что посылать
больше нечего.
— Помилуйте, ваше превосходительство! даже осчастливите-с! Авдотья Григорьевна! — крикнул он, приотворив дверь в соседнюю комнату, — чайку-то! да сами-с! сами подайте!
Большого гостя принимаем! Такого гостя! такого гостя, что, кажется, и
не чаяли себе никогда такой чести! — продолжал он, уже обращаясь к Петеньке.
Может быть, возможно было бы и
больше выручить, да что ж, ежели они внимать ничему
не хотят!
Мы въехали в довольно
большую деревню, в которой было два порядка изб; один из них был совершенно новый, частью даже
не вполне достроенный; другой порядок тоже
не успел еще почернеть от времени.
— Леску у Гололобова десятин с полсотни, должно быть, осталось — вот Хрисашка около него и похаживает. Лесок нешто, на худой конец, по нынешнему времени, тысяч пяток надо взять, но только Хрисашка теперича так его опутал, так опутал, что ни в жизнь ему
больше двух тысяч
не получить. Даже всех прочих покупателев от него отогнал!
Больше всё из столиц пишут:"Школы, мол, устроивать надо!"а сами что-то и носу
не показывают!
— Ты и
больше моего смыслишь, да
не все сказываешь!
Здесь
больше, нежели где-нибудь, уместна угроза закона: никто
не может отговариваться неведением закона.
— Позвольте, — сказал он, —
не лучше ли возвратиться к первоначальному предмету нашего разговора. Признаться, я
больше насчет деточек-с. Я воспитатель-с. Есть у нас в заведении кафедра гражданского права, ну и, разумеется, тут на первом месте вопрос о собственности. Но ежели возможен изложенный вами взгляд на юридическую истину, если он, как вы говорите, даже обязателен в юридической практике… что же такое после этого собственность?
— Прост-то прост. Представьте себе, украдется как-нибудь тайком в общую залу, да и рассказывает, как его Бобоша обделала! И так его многие за эти рассказы полюбили, что даже потчуют. Кто пива бутылку спросит, кто графинчик, а кто и шампанского. Ну, а ей это на руку: пускай, мол, болтают, лишь бы вина
больше пили! Я даже подозреваю,
не с ее ли ведома он и вылазки-то в общую залу делает.
Даже и ныне, когда все уже совершилось и желать
больше нечего, я все-таки
не прочь посочувствовать тем людям, которые продолжают нечто желать.