Неточные совпадения
Нельзя себе представить положения более запутанного, как положение добродушного простеца, который изо всех сил сгибает себя под игом обуздания и в то же
время чувствует, что жизнь
на каждом шагу так и подмывает его выскользнуть из-под этого ига.
Как истинно развитой человек, он гуляет и тут, и там, никогда не налагая
на себя никаких уз, но в то же
время отнюдь не воспрещая, чтобы другие считали для себя наложение уз полезным.
— Это ты насчет того, что ли, что лесов-то не будет? Нет, за им без опаски насчет этого жить можно. Потому, он умный. Наш русский — купец или помещик — это так. Этому дай в руки топор, он все безо
времени сделает. Или с весны рощу валить станет, или скотину по вырубке пустит, или под покос отдавать зачнет, — ну, и останутся
на том месте одни пеньки. А Крестьян Иваныч — тот с умом. У него, смотри, какой лес
на этом самом месте лет через сорок вырастет!
— Это чтобы обмануть, обвесить, утащить —
на все первый сорт. И не то чтоб себе
на пользу — всё в кабак! У нас в М. девятнадцать кабаков числится — какие тут прибытки
на ум пойдут! Он тебя утром
на базаре обманул, ан к полудню, смотришь, его самого кабатчик до нитки обобрал, а там, по истечении
времени, гляди, и у кабатчика либо выручку украли, либо безменом по темю — и дух вон. Так оно колесом и идет. И за дело! потому, дураков учить надо. Только вот что диво: куда деньги деваются, ни у кого их нет!
Восклицание «уж так нынче народ слаб стал!» составляет в настоящее
время модный припев градов и весей российских. Везде, где бы вы ни были, — вы можете быть уверены, что услышите эту фразу через девять слов
на десятое. Вельможа в раззолоченных палатах, кабатчик за стойкой, земледелец за сохою — все в одно слово вопиют: «Слаб стал народ!» То же самое услышали мы и
на постоялом дворе.
На сцену выдвигаются местные вопросы: во-первых, вопрос сенной, причем предсказывается, что сено будет зимой продаваться в Москве по рублю за пуд; во-вторых, вопрос дровяной, причем предугадывается, что в непродолжительном
времени дрова в Москве повысятся до двадцати рублей за сажень швырка.
Читая вас, кажется, что вы
на все эти «признаки
времени» не шутя прогневаны.
Я догадался, что имею дело с бюрократом самого новейшего закала. Но — странное дело! — чем больше я вслушивался в его рекомендацию самого себя, тем больше мне казалось, что, несмотря
на внешний закал, передо мною стоит все тот же достолюбезный Держиморда, с которым я когда-то был так приятельски знаком. Да, именно Держиморда! Почищенный, приглаженный, выправленный, но все такой же балагур, готовый во всякое
время и отца родного с кашей съесть, и самому себе в глаза наплевать…
Двугривенный прояснил его мысли и вызвал в нем те лучшие инстинкты, которые склоняют человека понимать, что бытие лучше небытия, а препровождение
времени за закуской лучше, нежели препровождение
времени в писании бесплодных протоколов,
на которые еще бог весть каким оком взглянет Сквозник-Дмухановский (за полтинник ведь и он во всякое
время готов сделаться другом дома).
Так именно и поступили молодые преемники Держиморды. Некоторое
время они упорствовали, но, повсюду встречаясь с невозмутимым «посмотри
на бога!», — поняли, что им ничего другого не остается, как отступить. Впрочем, они отступили в порядке. Отступили не ради двугривенного, но гордые сознанием, что независимо от двугривенного нашли в себе силу простить обывателей. И чтобы маскировать неудачу предпринятого ими похода, сами поспешили сделать из этого похода юмористическую эпопею.
— Да-с, но вы забываете, что у нас нынче смутное
время стоит. Суды оправдывают лиц, нагрубивших квартальным надзирателям, земства разговаривают об учительских семинариях, об артелях, о сыроварении. Да и представителей нравственного порядка до пропасти развелось: что ни шаг, то доброхотный ревнитель. И всякий считает долгом предупредить, предостеречь, предуведомить, указать
на предстоящую опасность… Как тут не встревожиться?
— Все это возможно, а все-таки «странно некако». Помните, у Островского две свахи есть: сваха по дворянству и сваха по купечеству. Вообразите себе, что сваха по дворянству вдруг начинает действовать, как сваха по купечеству, — ведь зазорно? Так-то и тут. Мы привыкли представлять себе землевладельца или отдыхающим, или пьющим
на лугу чай, или ловящим в пруде карасей, или проводящим
время в кругу любезных гостей — и вдруг: первая соха! Неприлично-с! Не принято-с! Возмутительно-с!
Так-таки со
времени упразднения крепостного права и «висят
на воздусях».
Одет он тоже не совсем обыкновенно.
На нем светло-коричневый фрак с узенькими фалдочками старинного покроя, серые клетчатые штаны со штрипками и темно-малиновый кашемировый двубортный жилет.
На шее волосяной галстух, местами сильно обившийся, из-под которого высовываются туго накрахмаленные заостренные воротнички, словно стрелы, врезывающиеся в его обрюзглые щеки. По всему видно, что он постепенно донашивает гардероб, накопленный в лучшие
времена.
Вслед за тем подавалась закуска, и начинались «шутки»,
на которые был так неистощим помещичий строй доброго старого
времени.
— Слуга покорный-с. Нынче, сударь, все молодежь пошла. Химии да физики в ходу, а мы ведь без химий век прожили, а наипаче
на божью милость надеялись. Не годимся-с. Такое уж нонче
время настало, что в церкву не ходят, а больше, с позволения сказать, в удобрение веруют.
Несмотря
на жаркое июньское
время,
на священнике была черная суконная ряса, сильно порыжевшая и запыленная.
И действительно-с, через полчаса
времени, как только они
на крыльцо, а я сейчас, значит, к машине...
— Сделайте ваше одолжение! зачем же им сообщать! И без того они ко мне ненависть питают! Такую, можно сказать, мораль
на меня пущают: и закладчик-то я, и монетчик-то я! Даже
на каторге словно мне места нет! Два раза дело мое с господином Мосягиным поднимали! Прошлой зимой, в самое, то есть, бойкое
время, рекрутский набор был, а у меня, по их проискам, два питейных заведения прикрыли! Бунтуют против меня — и кончено дело! Стало быть, ежели теперича им еще сказать — что же такое будет!
„В нынешнее
время, — сказал он, — во всех образованных государствах судопроизводство устроено
на манер известных pieces a tiroir [пьес с нарочито запутанной интригой (франц.)] (помню я эти пьесы, мой друг; еще будучи в институте, в «La fille de Dominique» [«Дочь Доминика» (франц.)] игрывала).
Я не только
на тебя не сержусь, но думаю, что все это со
временем еще к лучшему поправиться может. Так, например: отчего бы тебе немного погодя вновь перед генералом не открыться и не заверить его, что все это от неопытности твоей и незнания произошло? Генералы это любят, мой друг, и раскаивающимся еще больше протежируют!
Рассказывает, что нынче
на все дороговизна пошла, и пошла оттого, что"прежние деньги
на сигнации были, а теперьче
на серебро счет пошел"; рассказывает, что дело торговое тоже трудное, что"рынок
на рынок не потрафишь: иной раз дорого думаешь продать, ан ни за что спустишь, а другой раз и совсем, кажется, делов нет, ан вдруг бог подходящего человека послал"; рассказывает, что в скором
времени"объявления набору ждать надо"и что хотя набор — "оно конечно"…"одначе и без набору быть нельзя".
Длинное одноэтажное строение выходило фасадом
на неоглядную базарную площадь, по которой кружились столбы пыли в сухое летнее
время и
на которой тонули в грязи мужицкие возы осенью и весною.
Крыт был дом соломой под щетку и издали казался громадным ощетинившимся наметом; некрашеные стены от
времени и непогод сильно почернели; маленькие, с незапамятных
времен не мытые оконца подслеповато глядели
на площадь и, вследствие осевшей
на них грязи, отливали снаружи всевозможными цветами; тесовые почерневшие ворота вели в громадный темный двор, в котором непривычный глаз с трудом мог что-нибудь различать, кроме бесчисленных полос света, которые врывались сквозь дыры соломенного навеса и яркими пятнами пестрили навоз и улитый скотскою мочою деревянный помост.
Когда я останавливался
на его постоялом дворе, проездом, во
время каникул, в родное гнездо, он обращался со мною ласково и в то же
время учительно.
Но тогда было
время тугое, и, несмотря
на оборотливость Дерунова, дела его развивались не особенно быстро. Он выписался из мещан в купцы, слыл за человека зажиточного, но долго и крепко держался постоялого двора и лабаза. Может быть, и скопился у него капиталец, да по тогдашнему
времени пристроить его было некуда.
Он много и беспрекословно жертвует и получает за это медали;
на нем почиет множество благословений Синода; у него в доме останавливается, во
время ревизии, губернатор; его чуть не боготворит исправник и тщетно старается подкузьмить мировой судья.
— Старший сын, Николай, дельный парень вышел. С понятием. Теперь он за сорок верст, в С***, хлеб закупать уехал! С часу
на час домой жду. Здесь-то мы хлеб нынче не покупаем; станция, так конкурентов много развелось, приказчиков с Москвы насылают, цены набивают. А подальше — поглуше. Ну, а младший сын, Яков Осипыч, — тот с изъянцем. С год места
на глаза его не пущаю, а по
времени, пожалуй, и совсем от себя отпихну!
— А я так денно и нощно об этом думаю! Одна подушка моя знает, сколь много я беспокойств из-за этого переношу! Ну, да ладно. Давали христианскую цену — не взяли, так
на предбудущее
время и пятидесяти копеек напроситесь. Нет ли еще чего нового?
— Главная причина, — продолжал он, — коли-ежели без пользы читать, так от чтениев даже для рассудка не без ущерба бывает. День человек читает, другой читает — смотришь, по
времени и мечтать начнет. И возмечтает неявленная и неудобьглаголемая. Отобьется от дела, почтение к старшим потеряет, начнет сквернословить. Вот его в ту пору сцарапают, раба божьего, — и
на цугундер. Веди себя благородно, не мути, унылости
на других не наводи. Так ли по-твоему, сударь?
Стало быть, кроме благодушия, в нем, с течением
времени и под влиянием постоянной удачи в делах, развилась еще и другая черта: претензия
на непререкаемость.
Мы простились довольно холодно, хотя Дерунов соблюл весь заведенный в подобных случаях этикет. Жал мне руки и в это
время смотрел в глаза, откинувшись всем корпусом назад, как будто не мог
на меня наглядеться, проводил до самого крыльца и
на прощанье сказал...
Он был охранителем его во
времена помещичьего благоденствия, и он же охранял его и теперь, когда Чемезово сделалось, по его словам, таким местом, где,"куда ни плюнь, все
на пусто попадешь".
Во всяком случае, я решился до
времени не докучать Лукьянычу разговорами о «конце» и свел речь
на Дерунова.
Мне казалось, что эти люди во всякое
время готовы растерзать меня
на клочки.
Тележка загремела, и вскоре целое облако пыли окутало и ее, и фигуру деревенского маклера. Я сел
на крыльцо, а Лукьяныч встал несколько поодаль, одну руку положив поперек груди, а другою упершись в подбородок. Некоторое
время мы молчали.
На дворе была тишь; солнце стояло низко; в воздухе чуялась вечерняя свежесть, и весь он был пропитан ароматом от только что зацветших лип.
Времени передо мной достаточно,
на пожар спешить нечего.
— Итак, — начал я, — я обещал вам, милая Марья Потапьевна, рассказать случай из моей собственной жизни, случай, который в свое
время произвел
на меня громадное впечатление. Вот он...
Не успел я высказать всего этого, как раздался выстрел. И в то же
время два вопля поразили мой слух: один раздирающий, похожий
на визг, другой — в котором я узнал искаженный голос моего друга.
Все мелкие виды грабежа, производимые над живым материалом и потому сопровождаемые протестом в форме оханья и криков, он предоставляет сыну Николашеньке и приказчикам, сам же
на будущее
время исключительно займется грабежом «отвлеченным», не сопряженным с оханьями и криками, но дающим в несколько часов рубль
на рубль."И голова у тебя слободка, и совесть чиста — потому"разговоров нет!" — так, я уверен, рассуждает он в настоящее
время.
— Я, по крайней мере, позволяю себе думать, что если бы вы в то
время взяли направление чуть-чуть влево, то талдомцы [Талдом — тоже торговое село в Калязинском уезде. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)] не успели бы прийти
на помощь мятежным семендяевцам, и вы не были бы вынуждены пробивать кровавый путь, чтоб достигнуть соединения с генералом Голотыловым. Сверх того, вы успели бы обойти Никитские болота и не потопили бы в них своей артиллерии!
В сумерки, когда надвигающиеся со всех сторон тени ночи уже препятствуют ясно различать предметы, генерал не утерпит и выйдет
на крутой берег реки. Долгое
время стоит он недвижно, уставясь глазами в противоположную сторону.
Однако это не подействовало
на него одуряющим образом: он не бросился вон из «своего места» и не осовел, запершись в четырех стенах полуразвалившейся храмины, в которой предки его с незапамятных
времен истребляли ерофеич.
Вследствие всего этого, не желая умереть с голода, он сломал ветхие отцовские хоромы,
на место их вывел просторную избу и сделался сам, в одно и то же
время, и землевладельцем, и работником.
Генерал взглянул
на Анпетова сначала с недоумением; но потом, припомнив те тысячи досад, которые он в свое
время испытал от одних известий о новаторской рьяности молодого человека, нашел, что теперь настала настоящая минута отмстить.
Прошло уже лет шестнадцать с тех пор, как он не бывал в Воплине, и в течение этого
времени он успел значительно пойти кверху. Уже года четыре он нес
на плечах своих генеральский чин, но, к сожалению, я должен сознаться, что он нес его, как раб лукавый, постоянно вводивший в заблуждение благодеющее ему начальство.
И вот, благодаря какому-нибудь глупому, но вовремя попавшемуся
на язык слову, эти паразиты далеко проскакивают вперед и даже со
временем становятся
на страже.
Петенька воротился домой довольно поздно. Старый генерал ходил в это
время по зале, заложив руки за спину.
На столе стоял недопитый стакан холодного чая.
Несмотря
на безмолвный протест отца, путешествия Петеньки
на «Мысок» продолжались. Он сделал в этом отношении лишь ту уступку, что производил свои посещения во
время послеобеденного сна старика. Вообще в поведении Петеньки и Стрелова было что-то таинственное, шли между ними какие-то деятельные переговоры, причем Петенька некоторое
время не соглашался, а Стрелов настаивал и, наконец, настоял.
Теперь у всех все купленное, и притом втридорога, потому что сделать нужные закупки оптом, в свое
время и в своем месте, нет средств, а местный торговец-монополист
на всё назначает цену по душе.