Неточные совпадения
Я до такой степени привыкк ним, что, право, не приходит даже
на мысль вдумываться, в чем собственно заключаются те тонкости, которыми один обуздательный проект отличается от другого такового ж. Спросите меня, что либеральнее: обуздывать ли человечество при помощи земских управ или при помощи особых о земских провинностях присутствий, — клянусь, я не найдусь даже ответить
на этот
вопрос.
Мне кажется, что оба решения,
на которые указывает
вопрос, одинаково стоят
на почве обуздания и различаются между собою лишь совершенно недоступною для меня диалектическою тонкостью.
Но я стою
на одном: что частные
вопросы не имеют права загромождать до такой степени человеческие умы, чтобы исключать
вопросы общие.
Сообразите только, возможное ли это дело! чтобы
вопрос глубоко человеческий,
вопрос, затрогивающий основные отношения человека к жизни и ее явлениям, мог хотя
на одну минуту оставаться для человека безынтересным, а тем более мог бы помешать ему устроиваться
на практике возможно выгодным для себя образом, — и вы сами, наверное, скажете, что это вздор!
Это до такой степени вздор, что даже мы, современные практики и дельцы, отмаливающиеся от общих
вопросов, как от проказы, — даже мы, сами того не понимая, действуем не иначе, как во имя тех общечеловеческих определений, которые продолжают теплиться в нас, несмотря
на компактный слой наносного практического хлама, стремящегося заглушить их!
Освободиться от «лгунов» — вот насущная потребность современного общества, потребность, во всяком случае, не менее настоятельная, как и потребность в правильном разрешении
вопроса о дешевейших способах околки льда
на волжских пристанях.
Вот хозяин постоялого двора, который скупает пеунов и горохи, тот, конечно, может дать ясный ответ
на эти
вопросы, потому что пеуны и горохи дают ему известный барыш.
На сцену выдвигаются местные
вопросы: во-первых,
вопрос сенной, причем предсказывается, что сено будет зимой продаваться в Москве по рублю за пуд; во-вторых,
вопрос дровяной, причем предугадывается, что в непродолжительном времени дрова в Москве повысятся до двадцати рублей за сажень швырка.
— Осмелюсь повергнуть
на усмотрение вашего превосходительства только один почтительнейший
вопрос, — начал я, — если найден «устав» общества, то, может быть, имеется в виду и список членов его?
Разве стоят того «Труды», чтоб по поводу их затевать недозволенные сборища и тратиться
на извозчиков? — вот
вопросы, которыми я задался, милая маменька, и
на которые сам себе дал ответ: нет, это неспроста!
До такой степени это поразило меня, что, взойдя
на парадное крыльцо, я даже предложил себе
вопрос, не дать ли тягу.
С минуты
на минуту я ждал, что от намеков он перейдет к прямым обвинениям и что я, к ужасу своему, встречусь лицом к лицу с
вопросом: нужны ли армии или нет?
Имеет ли, например, Осип Иваныч право называться столпом? Или же, напротив того, он принадлежит к числу самых злых и отъявленных отрицателей собственности, семейного союза и других основ? Бьюсь об заклад, что никакой мудрец не даст
на эти
вопросы сколько-нибудь положительных ответов.
Посторонний человек редко проникает глубоко, еще реже задается
вопросом, каким образом из ничего полагается основание миллиона и
на что может быть способен человек, который создал себе как бы ремесло из выжимания пятаков и гривенников.
Генерал попробовал не расчесться с Антоном, но расчелся; затем он попробовал потребовать от него отчета по лесной операции; но так как Антон действовал без доверенности, в качестве простого рабочего, то и в требовании отчета получен был отказ. В довершение всего, девица Евпраксея сбежала, и
на вопрос"куда?"генералу было ответствовано, что к Антону Валерьянычу, у которого она живет"вроде как в наложницах".
С почти детскою жадностью расспрашивал он об увольнениях, перемещениях, определениях, о слухах и предположениях, но молодой генерал
на все
вопросы отвечал нехотя, сквозь зубы.
Вопрос этот так и остался неразрешенным, потому что в эту минуту навстречу нам попались беговые дрожки.
На дрожках сидел верхом мужчина в немецком платье, не то мещанин, не то бывший барский приказчик, и сам правил лошадью.
Софрон Матвеич при этом
вопросе на минуту словно опешил, но тотчас же, впрочем, опять оправился.
Педагог имел вид скорбный, как будто даже здесь,
на пароходе, вдали от классической гимназии, его угнетала мысль, нельзя ли кого-нибудь притеснить или огорошить таким
вопросом, который сразу бы поставил человека в беспомощное положение.
Если б не было полной свободы воззрений
на гражданскую истину, не существовало бы целой громады сочинений по каждому
вопросу гражданского права, не было бы, наконец, и самого процесса.
Я обратился к
вопросу: что такое завещание? — и
на этом простом
вопросе, играя им, так сказать, во всех направлениях, я в буквальном смысле слова кругом пальца обвертел все дело.
Опять
вопрос,
на который, я надеюсь, вы ответите: «Конечно, не в букве, а в смысле, и даже не в том внешнем смысле, который водит неопытною рукою какого-нибудь невежественного купца, а в том интимном смысле, который соприсутствует его мысли, его, так сказать, намерению!» Утверждать противное — значит допускать в судебную практику прецедент в высшей степени странный, отчасти даже скабрёзный.
Но тут я, конечно, уже остерегся от обращения к
вопросу, что такое духовное завещание, а прямо поставил дело
на почву строгой законности,
на почву несовместимости понятия о владении с понятием о собственности.
— Позвольте, — сказал он, — не лучше ли возвратиться к первоначальному предмету нашего разговора. Признаться, я больше насчет деточек-с. Я воспитатель-с. Есть у нас в заведении кафедра гражданского права, ну и, разумеется, тут
на первом месте
вопрос о собственности. Но ежели возможен изложенный вами взгляд
на юридическую истину, если он, как вы говорите, даже обязателен в юридической практике… что же такое после этого собственность?
Я возвращался с вечера,
на котором был свидетелем споров о так называемом женском
вопросе.
Так что однажды, когда два дурака, из породы умеренных либералов (то есть два такие дурака, о которых даже пословица говорит: «Два дурака съедутся — инно лошади одуреют»), при мне вели между собой одушевленный обмен мыслей о том, следует ли или не следует принять за благоприятный признак для судебной реформы то обстоятельство, что тайный советник Проказников не получил к празднику никакой награды, то один из них, видя, что и я горю нетерпением посодействовать разрешению этого
вопроса, просто-напросто сказал мне: «Mon cher! ты можешь только запутать, помешать, но не разрешить!» И я не только не обиделся этим, но простодушно ответил: «Да, я могу только запутать, а не разрешить!» — и скромно удалился, оставив дураков переливать из пустого в порожнее
на всей их воле…
Я знаю, что в коридоры никто собственною охотой не заходит; я знаю, что есть коридоры обязательные, которые самою судьбою устроиваются в виду известных
вопросов; но положение человека, поставленного в необходимость блуждать и колебаться между страхом гибели и надеждой
на чудесное падение стен, от этого отнюдь не делается более ясным.
Как ни повертывайте эти
вопросы, с какими иезуитскими приемами ни подходите к ним, а ответ все-таки будет один: нет, ни вреда, ни опасности не предвидится никаких… За что же это жестокое осуждение
на бессрочное блуждание в коридоре, которое, представляя собою факт беспричинной нетерпимости, служит, кроме того, источником «шума» и"резкостей"?
Она и дома и
на улице будет декламировать: «Кто похитит или с злым умыслом повредит или истребит…» и ежели вы прервете ее
вопросом: как здоровье мамаши? — то она наскоро ответит (словно от мухи отмахнется): «благодарю вас», и затем опять задекламирует: «Если вследствие составления кем-либо подложного указа, постановления, определения, предписания или иной бумаги» и т. д.
Если бы меня спросили, подвинется ли хоть
на волос
вопрос мужской, тот извечный
вопрос об общечеловеческих идеалах, который держит в тревоге человечество, — я ответил бы:"Опять-таки это не мое дело".
И только. В результате оказалось бы, что я позволил бы женщинам учиться, что допустил бы их в звание стенографисток и что в то же время, с божьею помощью,
на долгое время эскамотировал"женский
вопрос"!
— Нет-с, это не
вопрос.
На этот счет сомнения непозволительны-с!
Теперь, покуда женский
вопрос еще находится
на старом положении, я знаю, где мне в"минуту жизни грустную"искать утешения.
И
на мой
вопрос: «Дома ли Катерина Михайловна?» — мне ответят: «Оне сегодня в окружном суде Мясниковское дело защищают»?!
— A d'autres, mon cher! Un vieux sournois, comme moi, ne se laisse pas tromper si facilement. [Говори это другим, мой дорогой! Старую лисицу вроде меня не так-то легко провести (франц.)] Сегодня к вам лезут в глаза с какою-нибудь Медико-хирургическою академиею, а завтра
на сцену выступит уже
вопрос об отношениях женщины к мужчине и т. д. Connu! [Знаем! (франц.)]
— Да не выступит этот
вопрос! А ежели и выступит, то именно только как теоретический
вопрос, который нелишне обсудить! Ты знаешь, как они охотно становятся
на отвлеченную точку зрения! Ведь в их глазах даже мужчина — только
вопрос, и больше ничего!
Она смотрит сквозь пальцы, она благосклонно толерирует, когда ты, я, всякий другой, наконец, разрешаем женский
вопрос келейным образом и
на свой страх.
Здесь ты
на каждом шагу десять раз убедишься, что женский
вопрос давным-давно разрешен, и притом самым радикальным образом.
Наконец и они приехали. Феденька, как соскочил с телеги, прежде всего обратился к Пашеньке с
вопросом:"Ну, что, а слюняй твой где?"Петеньку же взял за голову и сряду три раза
на ней показал, как следует ковырять масло. Но как ни спешил Сенечка, однако все-таки опоздал пятью минутами против младших братьев, и Марья Петровна, в радостной суете, даже не заметила его приезда. Без шума подъехал он к крыльцу, слез с перекладной, осыпал ямщика укоризнами и даже пригрозил отправить к становому.
Вопрос этот относился к молодой особе, которая вошла вслед за детьми и тоже подошла к Машенькиной ручке. Особа была крайне невзрачная, с широким, плоским лицом и притом кривая
на один глаз.
И угрюмое молчание, и отрывистые ответы, которые он давал
на мои
вопросы, — все явно показывало, что он тяготится присутствием в моем доме и что, будь он свободен, порог моей квартиры никогда не увидел бы ноги его.
Вопрос странный, почти необыкновенный; но тем не менее, коль скоро он однажды стоит перед вами, то не ответить
на него невозможно.
— В этом ли привлекательность или в чем-нибудь другом — это
вопрос особый. Важно тут убеждение,
на каком поприще можешь наибольшую сумму пользы принести.
Благонравен ли русский мужик? Привязан ли он к тем исконным основам,
на которых зиждется человеческое общество? Достаточно ли он обеспечен в матерьяльном отношении? Какую дозу свободы может он вынести, не впадая в самонадеянные преувеличения и не возбуждая в начальстве опасений? — вот нешуточные
вопросы, которые обращались к нам, людям, имевшим случай стоять лицом к лицу с русским народом…
Если бы читатель спросил меня, чью сторону я держу во время этих полемических собеседований, я очень затруднился бы ответом
на этот
вопрос.
Это был крик моего сердца, мучительный крик, не встретивший, впрочем, отзыва. И я, и Плешивцев — мы оба умолкли, как бы подавленные одним и тем же
вопросом:"Но Чебоксары?!!"Только Тебеньков по-прежнему смотрел
на нас ясными, колючими глазами и втихомолку посмеивался. Наконец он заговорил.
Ответа
на этот
вопрос не последовало.
— Позволь
на этот раз несколько видоизменить формулу моего положения и ответить
на твой
вопрос так: я не знаю, должныли сербы и болгары любить Турецкую империю, но я знаю, что Турецкая империя имеет правозаставить болгар и сербов любить себя. И она делает это, то есть заставляетнастолько, насколько позволяет ей собственная состоятельность.
На этом наш разговор кончился. Мы пожали друг другу руки и разошлись. Но я уверен, что даже в холодной душе Тебенькова не раз после этого шевельнулся
вопрос...
А если, сверх того, предложить еще
вопрос: какую роль играет государство в смысле развития и преуспеяния индивидуального человеческого существования? — то ответом
на это, просто-напросто, является растерянный вид, сопровождаемый несмысленным бормотанием.