Неточные совпадения
Мы с версту мчимся во весь дух. Ямщик то и
дело оглядывается назад, очевидно с желанием уловить впечатление, которое произведет на меня эта безумная скачка. Наконец лошади мало-помалу
начинают сами убавлять шагу и кончают обыкновенною ленивою рысью.
— Главная причина, — продолжал он, — коли-ежели без пользы читать, так от чтениев даже для рассудка не без ущерба бывает.
День человек читает, другой читает — смотришь, по времени и мечтать
начнет. И возмечтает неявленная и неудобьглаголемая. Отобьется от
дела, почтение к старшим потеряет,
начнет сквернословить. Вот его в ту пору сцарапают, раба божьего, — и на цугундер. Веди себя благородно, не мути, унылости на других не наводи. Так ли по-твоему, сударь?
Мне
начинает казаться, что на меня со всех сторон устремлены подозрительные взоры, что в голове человека, с которым я имею
дело, сама собою созревает мысль:"А ведь он меня хочет надуть!"И кто же может поручиться, что и в моей голове не зреет та же мысль? не думаю ли и я с своей стороны:"А ведь он меня хочет надуть!"
И вот, вместо того чтоб"с умом"повести
дело, я, по обыкновению,
начал спешить, а меня, тоже по обыкновению,
начали «объегоривать».
— Я тебе вот как скажу: будь я теперича при капитале — не глядя бы, семь тысяч за него дал! Потому что, сейчас бы я первым
делом этот самый лес рассертировал.
Начать хоть со строевого… видел, какие по дороге деревья-то стоят… ужастёенные!
Сказавши это, Лукьяныч махнул рукой и ушел в свое логово готовиться к завтрашнему
дню. Через полчаса вышел оттуда еще такой же ветхий старик и
начал, вместе с Лукьянычем, запрягать в одноколку мерина.
Одно только обстоятельство заставляло генерала задуматься: в то время уже сильно
начали ходить слухи об освобождении крестьян. Но Петенька, который, посещая в Петербурге танцклассы, был, как говорится, au courant de toutes les choses, [в курсе всех
дел (франц.)] удостоверил его, что никакого освобождения не будет, а будет «только так».
Так проходили
дни за
днями, и каждый
день генерал становился серьезнее. Но он не хотел
начать прямо с крутых мер. Сначала он потребовал Анпетова к себе — Анпетов не пришел. Потом, под видом прогулки верхом, он отправился на анпетовское поле и там самолично убедился, что «негодяй» действительно пробивает борозду за бороздой.
Решили на том, чтоб идти отцу Алексею к Анпетову и попробовать его усовестить. Эту миссию выполнил отец Алексей в ближайший воскресный
день, но успеха не имел.
Начал отец Алексей с того, что сказал, что всегда были господа и всегда были рабы.
Я говорю себе:"Он
начинает дело, стало быть, он искренно думает, что он прав.
— Ну, вы, петухи индейские! как сошлися, так и наскочили друг на друга! — говорит она ласково, — рассказывайте-ка лучше каждый про свои
дела! Начинай-ка, Феденька!
— Что за
дело! —
начал я.
— Нет, очень большое
дело. Я не хочу портить вашу жизнь… не хочу! Вы только в
начале пути, а я…
Я
начал припоминать происшествия
дня, и вдруг мне сделалось страшно.
Ясно было, что Плешивцев окончательно
начинает терять хладнокровие, что он, вообще плохой спорщик, дошел уже до такой степени раздражения, когда всякое возражение, всякий запрос принимают размеры оскорбления. При таком расположении духа одного из спорящих первоначальный предмет спора постепенно затемняется, и на сцену бог весть откуда выступают всевозможные детали, совершенно ненужные для разъяснения
дела. Поэтому я решился напомнить друзьям моим, что полемика их зашла слишком далеко.
Прием
начинали с восьми часов утра, кончали в четыре пополудни, принимая в
день от восьмидесяти до ста двадцати человек.
В самом
деле, со
дня объявления ополчения в Удодове совершилось что-то странное.
Начал он как-то озираться, предался какой-то усиленной деятельности. Прежде не проходило почти
дня, чтобы мы не виделись, теперь — он словно в воду канул. Даже подчиненные его вели себя как-то таинственно. Покажутся в клубе на минуту, пошепчутся и разойдутся. Один только раз удалось мне встретить Удодова. Он ехал по улице и, остановившись на минуту, крикнул мне...
— Дома — святое
дело! —
начал наконец Василий Иваныч, — это так только говорят, что за границей хорошо, а как же возможно сравнить? Вот хоть бы насчет еды: у нас ли еда или за границей?
— Иной раз, право, мне кажется, что будто русский человек — какой-то пропащий человек. Нет силы воли, нет отваги на постоянство. Хочешь все сделать — и ничего не можешь. Все думаешь — с завтрашнего
дни начнешь новую жизнь, с завтрашнего дни примешься за все как следует, с завтрашнего дни сядешь на диету, — ничуть не бывало: к вечеру того же дни так объешься, что только хлопаешь глазами и язык не ворочается, как сова, сидишь, глядя на всех, — право и эдак все.
— Я государству — не враг, ежели такое большое
дело начинаете, я землю дешево продам. — Человек в поддевке повернул голову, показав Самгину темный глаз, острый нос, седую козлиную бородку, посмотрел, как бородатый в сюртуке считает поданное ему на тарелке серебро сдачи со счета, и вполголоса сказал своему собеседнику:
Понесла я к нему последние пятнадцать рублей; вышел адвокат и трех минут меня не слушал: „Вижу, говорит, знаю, говорит, захочет, говорит, отдаст купец, не захочет — не отдаст, а
дело начнете — сами приплатиться можете, всего лучше помиритесь“.
Неточные совпадения
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за
дело, чтоб он знал полезное. А ты что? —
начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша» не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в
день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по почте не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти
дела не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех глаз и того… как там следует — чтобы и уши не слыхали. Вот как в обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович, первый и
начните.
Новый ходок, Пахомыч, взглянул на
дело несколько иными глазами, нежели несчастный его предшественник. Он понял так, что теперь самое верное средство — это
начать во все места просьбы писать.
Тогда поймали Матренку Ноздрю и
начали вежливенько топить ее в реке, требуя, чтоб она сказала, кто ее, сущую бездельницу и воровку, на воровство научил и кто в том
деле ей пособлял?
Один только штатский советник Двоекуров с выгодою выделялся из этой пестрой толпы администраторов, являл ум тонкий и проницательный и вообще выказывал себя продолжателем того преобразовательного
дела, которым ознаменовалось
начало восемнадцатого столетия в России.