— Не говори ты этого, сударь, не греши!
В семье ли человек или без семьи? Теперича мне хоть какую угодно принцессу предоставь — разве я ее на мою Анну Ивановну променяю! Спаси господи! В семью-то придешь — ровно в раю очутишься! Право! Благодать, тишина, всякий при своем месте — истинный рай земной!
Неточные совпадения
Двадцати шести, двадцати
семи лет я буду прокурором — это почти верно. Я имею полное основание рассчитывать на такое повышение, потому что если уже теперь начальство без содрогания поручает мне защиту государственного союза от угрожающих ему опасностей, то ясно, что
в будущем меня ожидают очень и очень серьезные служебные перспективы.
— По правде сказать, невелико вам нынче веселье, дворянам. Очень уж оплошали вы. Начнем хоть с тебя: шутка сказать, двадцать лет
в своем родном гнезде не бывал!"Где был? зачем странствовал?" — спросил бы я тебя — так сам, чай, ответа не дашь! Служил
семь лет, а выслужил
семь реп!
— Нет, я на этот счет с оглядкой живу. Ласкать ласкаю, а баловать — боже храни! Не видевши-то денег, она все лишний раз к отцу с матерью забежит, а дай ей деньги
в руки — только ты ее и видел. Э, эх! все мы, сударь, люди, все человеки! все денежку любим! Вот помирать стану — всем распределю, ничего с собой не унесу. Да ты что об семье-то заговорил? или сам обзавестись хочешь?
Это доказывается одним тем, что он богат (следовательно, чтит"собственность"), что он держит
в порядке
семью (следовательно, чтит"семейный союз"), что он, из уважения"к вышнему начальству", жертвует на"общеполезное устройство"(следовательно, чтит союз государственный).
— Как
в двух! неужто у него и на стороне
семья есть?
Купить так купить, продать так продать, говорю я себе, и мне даже
в голову не приходит, что нужно принадлежать к числу
семи мудрецов, чтобы сладить с подобными бросовыми операциями.
В ушах моих раздаются слова:"фортель… загребать… как показать… никто как бог… тысячи, три тысячи…
семь тысяч…"
И останется он постоянным жителем города С.-Петербурга, и наймет себе девицу Сузетту, а Марью Потапьевну шлет
в К.,
в жертву издевкам Анны Ивановны и
семьи Николая Осиповича…
Публика
в каюте первого класса была немногочисленна: всего человек семь-восемь.
Некоторое время
в каюте ничего не слышно, кроме"пас! куплю! мизер!
семь!"и т. д. Но мало-помалу душевный разговор опять вступает
в свои права.
— Господа! сделайте ваше одолжение! мы
в карты играем! Держу
семь в бубнах.
Среди этой поучительной беседы проходит час. Привезший вас ямщик бегает по дворам и продаетвас. Он порядился с вами, примерно, на сто верст (до места) со сдачей
в двух местах, за пятнадцать рублей, теперь он проехал тридцать верст и норовит сдать вас рублей за шесть, за
семь. Покуда он торгуется, вы обязываетесь нюхать трактирные запахи и выслушивать поучения «гостей». Наконец ямщик появляется
в трактир самолично и объявляет, что следующую станцию повезет он же, на тех же лошадях.
Я знал Машеньку еще шестнадцатилетнею девушкой, да и самому мне было
в то время не более двадцати шести, двадцати
семи лет.
Я знал смутно, что хотя он,
в моем присутствии, ютился где-то
в подвальном этаже барского дома, но что у него все-таки есть на селе дом, жена и
семья; что два сына его постоянно живут
в Москве по фруктовой части и что при нем находятся только внучата да бабы, жены сыновей, при помощи которых и справляется его хозяйство.
В одной половине жил сам с
семьей, а
в другую пускал проезжих извозчиков — благо тракт был довольно оживленный.
Но
в семье она — и не для того только, чтобы показывать пример, а от всей души — строго исполняла все церковные требования, и то, что дети около года не были у причастия, очень беспокоило ее, и, с полным одобрением и сочувствием Матрены Филимоновны, она решила совершить это теперь, летом.
Итак, она звалась Татьяной. // Ни красотой сестры своей, // Ни свежестью ее румяной // Не привлекла б она очей. // Дика, печальна, молчалива, // Как лань лесная, боязлива, // Она
в семье своей родной // Казалась девочкой чужой. // Она ласкаться не умела // К отцу, ни к матери своей; // Дитя сама, в толпе детей // Играть и прыгать не хотела // И часто целый день одна // Сидела молча у окна.
12-го августа 18…, ровно в третий день после дня моего рождения, в который мне минуло десять лет и в который я получил такие чудесные подарки,
в семь часов утра Карл Иваныч разбудил меня, ударив над самой моей головой хлопушкой — из сахарной бумаги на палке — по мухе.
Неточные совпадения
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь
в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по
семи лежит
в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни
в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Городничий. Что, голубчики, как поживаете? как товар идет ваш? Что, самоварники, аршинники, жаловаться? Архиплуты, протобестии, надувалы мирские! жаловаться? Что, много взяли? Вот, думают, так
в тюрьму его и засадят!.. Знаете ли вы,
семь чертей и одна ведьма вам
в зубы, что…
Случается, к недужному // Придешь: не умирающий, // Страшна
семья крестьянская //
В тот час, как ей приходится // Кормильца потерять!
Неласково // Глядит на них
семья, // Они
в дому шумливые, // На улице драчливые, // Обжоры за столом…
В одной,
в другой навалятся, // А
в третьей не притронутся — // У нас на
семью пьющую // Непьющая
семья!