— Да-с, но вы забываете, что у нас нынче смутное
время стоит. Суды оправдывают лиц, нагрубивших квартальным надзирателям, земства разговаривают об учительских семинариях, об артелях, о сыроварении. Да и представителей нравственного порядка до пропасти развелось: что ни шаг, то доброхотный ревнитель. И всякий считает долгом предупредить, предостеречь, предуведомить, указать на предстоящую опасность… Как тут не встревожиться?
Мой друг дрогнул. Я очень ясно прочитал на его лице, что у него уж готов был вицмундир, чтоб ехать к князю Ивану Семенычу, что опоздай я еще минуту — и кто бы поручился за то, что могло бы произойти! Однако замешательство его было моментальное. Раскаяние мое видимо тронуло его. Он протянул мне обе руки, и мы долгое
время стояли рука в руку, чувствуя по взаимным трепетным пожиманиям, как сильно взволнованы были наши чувства.
Неточные совпадения
Я догадался, что имею дело с бюрократом самого новейшего закала. Но — странное дело! — чем больше я вслушивался в его рекомендацию самого себя, тем больше мне казалось, что, несмотря на внешний закал, передо мною
стоит все тот же достолюбезный Держиморда, с которым я когда-то был так приятельски знаком. Да, именно Держиморда! Почищенный, приглаженный, выправленный, но все такой же балагур, готовый во всякое
время и отца родного с кашей съесть, и самому себе в глаза наплевать…
Словом сказать, передо мной
стоял прежний Осип Иванов, но только посановитее и в то же
время поумытее и пощеголеватее.
Тележка загремела, и вскоре целое облако пыли окутало и ее, и фигуру деревенского маклера. Я сел на крыльцо, а Лукьяныч встал несколько поодаль, одну руку положив поперек груди, а другою упершись в подбородок. Некоторое
время мы молчали. На дворе была тишь; солнце
стояло низко; в воздухе чуялась вечерняя свежесть, и весь он был пропитан ароматом от только что зацветших лип.
И я, значит, видючи, что эта пустошь примерно не пять тысяч
стоит, а восемь, докладываю:"Не лучше ли, мол, ваше превосходительство, попридержаться до
времени?"И коли-ежели при сем господин мне вторительно приказывает:"Беспременно эту самую пустошь чтоб за пять тысяч продать" — должен ли я господина послушаться?
Петенька воротился домой довольно поздно. Старый генерал ходил в это
время по зале, заложив руки за спину. На столе
стоял недопитый стакан холодного чая.
Итак, изречение: «не пойман — не вор», как замена гражданского кодекса, и французская болезнь, как замена кодекса нравственного… ужели это и есть та таинственная подоплека, то искомое «новое слово», по поводу которых в свое
время было писано и читано столько умильных речей? Где же основы и краеугольные камни? Ужели они сосланы на огород и
стоят там в виде пугал… для «дураков»?
Мы все, tant que nous sommes, [сколько нас ни на есть (франц.)] понимаем, что первозданная Таутова азбука отжила свой век, но, как люди благоразумные, мы говорим себе: зачем подрывать то, что и без того
стоит еле живо, но на чем покуда еще висит проржавевшая от
времени вывеска с надписью: «Здесь начинается царство запретного»?
P. S. Вчера, в то самое
время, как я разыгрывал роли у Полины, Лиходеева зазвала Федьку и поднесла ему стакан водки. Потом спрашивала, каков барин? На что Федька ответил:"Барин насчет женского полу — огонь!"Должно быть, ей это понравилось, потому что сегодня утром она опять вышла на балкон и
стояла там все
время, покуда я смотрел на нее в бинокль. Право, она недурна!"
— Многие из вас, господа, не понимают этого, — сказал он, не то гневно, не то иронически взглядывая в ту сторону, где
стояли члены казенной палаты, — и потому чересчур уж широкой рукой пользуются предоставленными им прерогативами. Думают только о себе, а про старших или совсем забывают, или не в той мере помнят, в какой по закону помнить надлежит. На будущее
время все эти фанаберии должны быть оставлены. Яздесь всех критикую, я-с. А на себя никаких критик не потерплю-с!
Набрюшников
стоял впереди и от
времени до
времени осматривался назад, как бы испытывал, нет ли где"внутренних врагов".
Неточные совпадения
Грустилов и Пфейферша
стояли некоторое
время в ужасе, но наконец не выдержали. Сначала они вздрагивали и приседали, потом постепенно начали кружиться и вдруг завихрились и захохотали. Это означало, что наитие совершилось и просимое разрешение получено.
А глуповцы
стояли на коленах и ждали. Знали они, что бунтуют, но не
стоять на коленах не могли. Господи! чего они не передумали в это
время! Думают: станут они теперь есть горчицу, — как бы на будущее
время еще какую ни на есть мерзость есть не заставили; не станут — как бы шелепов не пришлось отведать. Казалось, что колени в этом случае представляют средний путь, который может умиротворить и ту и другую сторону.
— Это в прошлом году, как мы лагерем во
время пожара
стояли, так в ту пору всякого скота тут довольно было! — объяснил один из стариков.
Время между тем продолжало тянуться с безнадежною вялостью: обедали-обедали, пили-пили, а солнце все высоко
стоит. Начали спать. Спали-спали, весь хмель переспали, наконец начали вставать.
Плутали таким образом среди белого дня довольно продолжительное
время, и сделалось с людьми словно затмение, потому что Навозная слобода
стояла въяве у всех на глазах, а никто ее не видал.