Неточные совпадения
Во-вторых, как это ни парадоксально на первый взгляд, но я могу сказать утвердительно, что все эти люди, в кругу которых я обращаюсь и которые взаимно
видят друг в
друге «политических врагов», — в сущности, совсем не враги, а просто бестолковые люди, которые не могут или не хотят понять, что они болтают совершенно одно и то же.
— Сибирян-то? Задаром взял. Десятин с тысячу места здесь будет, только все лоскутками: в одном месте клочок, в
другом клочок. Ну, Павел Павлыч и
видит, что возжаться тут не из чего. Взял да на круг по двадцать рублей десятину и продал. Ан одна усадьба кирпичом того стоит. Леску тоже немало, покосы!
И капитал целее будет, и пьян все одно будешь!» Словом сказать, такое омерзение к иностранным винам внушили, что под конец он даже никакой
другой посуды
видеть не мог — непременно чтоб был полштоф!
Через полчаса его уже нет; он все выпил и съел, что
видел его глаз, и ушел за
другим двугривенным, который уже давно заприметил в кармане у вашего соседа.
— Могу свидетельствовать, и не токмо сам, но и
других достоверных свидетелей представить могу. Хоша бы из тех же совращенных господином Парначевым крестьян. Потому, мужик хотя и охотно склоняет свой слух к зловредным учениям и превратным толкованиям, однако он и не без раскаяния. Особливо ежели
видит, что начальство требует от него чистосердечного сознания.
Сели мы с Валерианой Павлычем
друг против
друга, и
вижу я, что он сидит у письменного стола, на кресле покачивается, смотрит на меня и молчит.
Поэтому,
друг мой, ежели ты и
видишь, что высший человек проштрафился, то имей в виду, что у него всегда есть ответ: я, по должности своей, опыты производил! И все ему простится, потому что он и сам себя давно во всем простил. Но тебе он никогда того не простит, что ты его перед начальством в сомнение или в погрешность ввел.
— Теперь, брат, деревню бросить надо! — говорили
другие, — теперь там целая стена сердцеведцев образовалась. Смотрят, уставив брады, да умозаключают каждый сообразно со степенью собственной невежественности! Чем больше который невежествен, тем больше потрясений и подкопов
видит. Молви ты в присутствии сердцеведца какое-нибудь неизвестное ему слово — ну, хоть «моветон», что ли — сейчас"фюить!", и пошла писать губерния.
— Ну,
видишь! ты вот от моих слов только рот разинул, а
другой рта-то не разинет, а свистнет…
Мое появление взбудоражило всю компанию. Осип Иваныч выразил как бы недоумение,
увидев меня; когда же он назвал мою фамилию, то такое же недоумение сказалось и на
других лицах.
— Ан Осип-то Иваныч жаднее всякого жадного вышел, ходит около прикормки да посматривает:"Не трог, говорит,
другие сперва потеребят, а я
увижу, что на пользу, тогда уже заодно подплыву, да вместе с прикормкой всех разом и заглону!"И так этот грек его теперь ненавидит, так ненавидит!
Однако, как осмотрел я всё как следует, и
вижу: тут местечко полезное, там местечко, в
другом месте — десятинка-с…
— Не то что проворуется, а нынче этих прожженных, словно воронья, развелось. Кусков-то про всех не хватает, так изо рту
друг у дружки рвут. Сколько их в здешнем месте за последние года лопнуло, сколько через них, канальев, народу по миру пошло, так, кажется, кто сам не
видел — не поверит!
Поначалу, воровать действительно страшно: все кажется, что чужой рубль жжется; а потом, как
увидит человек, что чужой рубль имеет лишь то свойство, что легче всего
другого обращается в свой собственный рубль, станет и походя поворовывать.
Под конец адвокат, очевидно, забылся и повторил недавно сказанную им на суде речь. Он делал так называемые красивые жесты и даже наскакивал на педагога, мня
видеть в нем противную сторону. Когда он умолк, в каюте на несколько минут воцарилось всеобщее молчание; даже ликвидаторы как будто усомнились в правильности задуманных ими ликвидации и, с беспокойством взглянув
друг на
друга, разом, для храбрости, выпили по большой.
— «Позвольте-с! ну, предположим! ну, допустим, что подпись настоящая; но разве вы не
видите, что она сделана в бессознательном положении и что ваш документ во всяком случае безденежный?» — «Опять-таки не смею спорить с вами, но позволю себе заметить, что все это требует доказательств и сопряжено с некоторым риском…» Затем мы пожимаем
друг другу руки и расстаемся, как джентльмены.
Мне казалось, что я целый вечер
видел перед собой человека, который зашел в бесконечный, темный и извилистый коридор и ждет чуда, которое вывело бы его оттуда. С одной стороны, его терзает мысль:"А что, если мне всю жизнь суждено бродить по этому коридору?"С
другой — стремление
увидеть свет само по себе так настоятельно, что оно, даже в виду полнейшей безнадежности, нет-нет да и подскажет:"А вот, погоди, упадут стены по обе стороны коридора, или снесет манием волшебства потолок, и тогда…"
Марья Петровна терпеть не могла, когда к ней лезли с нежностями, и даже целование руки считала хотя необходимою, но все-таки скучною формальностью; напротив того, Сенечка, казалось, только и спал и
видел, как бы влепить мамаше безешку взасос, и шагу не мог ступить без того, чтобы не сказать:"Вы, милая маменька", или:"Вы, добрый
друг, моя дорогая маменька".
Единственный рассказ, которым всех и каждого потчевал Петенька, заключался в том, как он однажды заблудился в лесу, лег спать под дерево и на
другой день, проснувшись,
увидел, что кругом оброс грибами.
— Ну, так
видишь ли,
друг мой, что я придумала.
То
видел он, что Марья Петровна умирает, что он один успел приехать к последним ее минутам, что она прозрела и оценила его любовь, что она цепенеющею рукой указывает ему на шкатулку и говорит:"
Друг мой сердечный!
— Это все ты, тихоня, мутишь!
Вижу я тебя, насквозь тебя
вижу! ты думаешь, на глупенькую напал? ты думаешь, что вот так сейчас и проведешь! так нет, ошибаешься,
друг любезный, я все твои прожекты и вдоль и поперек знаю… все
вижу, все
вижу, любезный
друг!
Едет Сенечка на перекладной, едет и дремлет. Снится ему, что маменька костенеющими руками благословляет его и говорит:"Сенечка,
друг мой!
вижу,
вижу, что я была несправедлива против тебя, но так как ты генерал, то оставляю тебе… мое материнское благословение!"Сенечка вздрагивает, кричит на ямщика:"пошел!"и мчится далее и далее, до следующей станции.
— Да, родной мой, благодаря святым его трудам. И вот как удивительно все на свете делается! Как я его, глупенькая, боялась —
другой бы обиделся, а он даже не попомнил! Весь капитал прямо из рук в руки мне передал! Только и сказал:"Машенька! теперь я
вижу по всем поступкам твоим, что ты в состоянии из моего капитала сделать полезное употребление!"
— Ax, не говори этого,
друг мой! Материнское сердце далеко угадывает! Сейчас оно
видит, что и как. Феогностушка подойдет — обнимет, поцелует, одним словом, все, как следует любящему дитяти, исполнит. Ну, а Коронат — нет. И то же сделает, да не так выйдет. Холоден он, ах, как холоден!
— Ну,
видишь ли,
друг мой! Вот ты себя дурно вел сегодня — следовательно, сам же себя и осудил. Не я тебя оставила без пирожного, а ты сам себя оставил. Вот и дяденька то же скажет! Не правда ли, cher cousin? [дорогой кузен? (франц.)]
— Ах, грех какой! А вы, сударыня, осторожнее! Вот изволите, сударь,
видеть! всем до нас дело! Марье Петровне мосток построить,
другому — трактец починить, третьему — переправочку через ручей устроить! Ан дела-то и многонько наберется. А вы, осмелюсь спросить, писательством, кажется, заниматься изволите?
— Как бы тебе сказать, голубчик! Для
других, может быть, и хорош, а для меня… Не знаю! не
вижу я от него ласки! Не
вижу!
— Да еще что-с! одному-то апельсинную корку бросила, а
другому безе ручкой послала! — пожаловался Филофей Павлыч, — а тот, не будь глуп, да с разбега в коляску вскочил! Да уж Павла Федорыча — незнакомы они —
увидел, так извинился! Стыдно, сударыня! стыдно, Нонна Савишна!
Оба эти человека очень серьезно взаимно считают себя противниками, оба от полноты сердца язвят
друг друга и отнюдь не догадываются, что только счастливое недоумение не позволяет им
видеть, что оба они, в сущности, делают одно и то же дело и уязвлениями своими не разбивают, а, напротив того, подкрепляют
друг друга.
Наконец, если мы всмотримся ближе в причины, обусловливающие такое явление, как сепаратизм, то легко
увидим, что и тут главную роль играет неясность понятий о государстве: многие смешивают понятие о государстве с понятием о родине и даже о родной колокольне;
другие приходят в смущение вследствие частых изменений государственных граничных рубежей.
Зная и
видя все это, конечно, ничего
другого не остается, как радоваться и восклицать: вот благословенные страны, для которых ничто не остается неразъясненным! вот счастливые люди, которые могут с горделивым сознанием сказать себе, что каждый их поступок, каждый шаг проникнут идеей государственности!
И все мои наблюдения сводятся к следующему: 1) люди культуры
видят в идее государственности базис для известного рода профессии, дающей или прямые выгоды в виде жалованья, или выгоды косвенные — в виде премии за принадлежность к той или
другой политической партии, и 2) массы либо совсем игнорируют эту идею, либо относятся к ней крайне робко и безалаберно.
— Прежде мы солдатчины почти не чувствовали, а теперь даже болезнью от нее не отмолишься. У меня был сын; даже доктор ему свидетельство дал, что слаб здоровьем, — не поверили, взяли в полк. И что ж! шесть месяцев его там мучили,
увидели, что малый действительно плох, и прислали обратно. А он через месяц умер! — вторит
другой немец.
И все эти прихотливые буржуа
видят друг в
друге смертельных врагов, предаются беспрерывным взаимным пререканиям и в этих чисто внешних эволюциях доходят иногда до такого пафоса, что издали кажется, не забыли ли они, что у всех у них одна цель: чтоб государство оставалось неприкосновенным, и чтоб буржуа был сыт, стоял во главе и благодушествовал.
— А вот
увидите. Сперва на один Страшный суд поведут — таможенные обшарят; потом на
другой Страшный суд представят — жандармы пачпорта осматривать будут.