Неточные совпадения
Я
слушаю эти диспуты и благодушествую.
— Нет, ты
слушай, как он немца объегорил.
— Сколько смеху у нас тут было — и не приведи господи!
Слушай, что еще дальше будет. Вот только немец сначала будто не понял, да вдруг как рявкнет: «Вор ты!» — говорит. А наш ему: «Ладно, говорит; ты, немец, обезьяну, говорят, выдумал, а я, русский, в одну минуту всю твою выдумку опроверг!»
Я
слушал этот обвинительный акт, и, признаюсь откровенно,
слушал не без страха.
Может быть, он раскается!» И стал я ему говорить: «Не для забавы, Валериан Павлыч, и не для празднословия пришел я к вам, а по душевному делу!» — «Слушаю-с», говорит.
— Гм!.. да! возвратимся прежде к вашему случаю. Из рассказа вашего я понял, что вы не совсем осторожно
слушали у дверей, и господину Парначеву это не понравилось. В чем же тут, собственно, злоумышление?
— Слушайте-ка! ведь вы сами отлично знаете, что это детская игра?
Говорят, это, они, а я между народом стою и слушаю-с.
Хорошо по воскресеньям в церкви проповеди на этот счет
слушать (да и то не каждое воскресенье, мой друг!), но ежели каждый день всячески будут тебя костить, то под конец оно и многонько покажется.
Слушает папенька все эти рассказы и тоже не вытерпит — молвит...
—
Послушайте, однако ж: почему же вы полагаете, что я не получу? Ведь это странно: вы получите, а я не получу!
Сказавши это, Осип Иваныч опрокинулся на спину и, положив ногу на ногу, левую руку откинул, а правою забарабанил по ручке дивана. Очевидно было, что он собрался прочитать нам предику, но с таким при этом расчетом, что он будет и разглагольствовать, и на бобах разводить, а мы будем
слушать да поучаться.
Смеется, словно вот так и говорит:"Видишь, какие я чудеса в решете перед тобою выкладываю! а ты все-таки
слушай, да на ус себе мотай!
Словно во сне
слушаю я этот разговор.
— А ты слушай-ко, друг, что я тебе скажу! — благосклонно объяснял он мне в ответ, — ты говоришь, я человек состоятельный, а знаешь ли ты, как я капитал-то свой приобрел! все постепенно, друг, все пятачками да гривенничками!
Надо вам сказать, милая Марья Потапьевна, что никто никогда в целом мире не умел так стучать зубами, как стучал адвокат Легкомысленный.
Слушая его, я иногда переносился мыслью в Испанию и начинал верить в существование кастаньет. Во всяком случае, этот стук до того раздражил мои возбужденные нервы, что я, несмотря на все страдания, не мог ни на минуту уснуть.
Генерал
слушал эту рацею, выпучив глаза, и к ужасу своему — понимал.
Антошка
слушает и в такт качает головой.
— А у нас, брат, толкуют, что в русском человеке предприимчивости мало! А как тебя
послушать, так, пожалуй, ее даже больше, чем следует!
Но я уже не
слушал: я как-то безучастно осматривался кругом. В глазах у меня мелькали огни расставленных на столах свечей, застилаемые густым облаком дыма; в ушах раздавались слова: «пас»,"проберем","не признает собственности, семейства"… И в то же время в голове как-то назойливее обыкновенного стучала излюбленная фраза:"с одной стороны, должно сознаться, хотя, с другой стороны, — нельзя не признаться"…
По старой привычке, мне все еще кажется, что во всяких желаниях найдется хоть крупица чего-то подлежащего удовлетворению (особливо если тщательно рассортировывать желания настоящие, разумные от излишних и неразумных, как это делаю я) и что если я люблю на досуге
послушать, какие бывают на свете вольные мысли, то ведь это ни в каком случае никому и ничему повредить не может.
Одним словом, я представляю собой то, что в нашем кружке называют un liberal ires pronounce, [ярко выраженный либерал (франц.)] или, говоря другими словами, я человек, которого никто никогда не
слушает и которому, если б он сунулся к кому-нибудь с советом, бесцеремонно ответили бы: mon cher!
Послушай, например, как Паска говорит — вот это голос!
Какая опасность может предстоять для общества от того, что женщины желают учиться, стремятся посещать Медико-хирургическую академию,
слушать университетские курсы? Допустим даже самый невыгодный исход этого дела: что они ничемуне научатся и потратят время задаром — все-таки спрашивается: кому от этого вред? Кто пострадает от того, что они задаром проведут свое и без того даровое время?
— А эта… маленькая… — продолжал он, не
слушая меня, — эта, в букольках! Заметил ты, как она подскакивала!"Подчиненность женщины… я говорю, подчиненность женщины… если, с другой стороны, мужчины… если, как говорит Милль, вековой деспотизм мужчин…"Au nom de Dieu! [Ради бога! (франц.)]
Они гуляют в тенистой роще и
слушают пение соловья.
—
Послушай, однако ж! Сообрази, чего же они, собственно, хотят!
Сенечка же, с своей стороны,
слушая со всех сторон себе похвалы, застенчиво краснел, что придавало еще более цены его усердию.
— Да говорите же, маменька, я вас
слушаю.
— Отдам! все отдам! — с каким-то почти злобным криком отвечала Марья Петровна, — нет моих сил! нет моих сил!
Слушай ты меня: вот я какое завещание составила!
То видится ему, что маменька призывает его и говорит:"
Слушай ты меня, друг мой сердечный, Сенечка! лета мои преклонные, да и здоровье не то, что было прежде…"и в заключение читает ему завещание свое, читает без пропусков (не так, как Митеньке:"там, дескать, известные формальности"), а сплошь, начиная с во имяи кончая «здравым умом и твердою памятью», и по завещанию этому оказывается, что ему, Сенечке, предоставляется сельцо Дятлово с деревнею Околицей и село Нагорное с деревнями, а всего тысяча сорок две души…
—
Послушайте, баронесса! — сказал я, — я уж однажды слышал от вас это восклицание. Теперь вы его повторяете… зачем?
Карьера моя разбита. Пойми, petite mere, что я даже не могу опровергнуть эту клевету, потому что никто не станет
слушать мои объяснения. C'est un parti pris; [Это подстроено (франц.)] «шуба» тут ни при чем — это просто отвод, придуманный фон Шпеками и Цыбулей…
— Слушай-ко. Первое дело — ульянцевские сейчас за нее тысячу дают. Сегодня ты восемьсот дашь, а завтра тысячу получишь.
—
Послушай ты моего мужицкого разума! не упущай ты этого случаю!
—
Послушайте, молодой человек! — говорил я, — что вам за охота гибнуть?
—
Послушай, — сказал я, — я должен сознаться перед тобой, что приехал сюда, собственно, по желанию Короната.
— И ежели родители что желают, то дети должны повиноваться и не фантазировать! — продолжала Машенька, не
слушая меня, — да, есть такие правила! есть! И правительству эти правила известны, и всем, и никому эти правила пощады не дадут — не только детям… непочтительным, но и потаковщикам их.
—
Слушай же ты, однако ж…
Покуда мы таким образом беседовали, все остальные молчали. Нонночка с удовольствием
слушала, как ее Поль разговаривает с дяденькой о чем-то серьезном, и только однажды бросила хлебным шариком в беленького Головлева. Филофей Павлыч, как глиняный кот, наклонял голову то по направлению ко мне, то в сторону Добрецова. Машенька по-прежнему не отрывала глаз от тарелки.
Головлев долго что-то рассказывал, возбуждая общую веселость, но я уже не
слушал. Теперь для меня было ясно, что меня все поняли. Филофей Павлыч вскинул в мою сторону изумленно-любопытствующий взор; Добрецов — язвительно улыбнулся. Все говорили себе:"Каков! приехал законы предписывать!" — и единодушно находили мою претензию возмутительною.
Я взглянул на них: Филофей Павлыч делал вид, что
слушает… но не больше, как из учтивости, Машенька даже не
слушала; она смотрела совсем в другую сторону, и вся фигура ее выражала:"Господи! сказано было раз… чего бы, кажется!"
—
Слушай, Машенька! ты готовишь для себя очень, очень горькое будущее!
—
Послушай, душа моя! зачем же ты приплетаешь сюда какой-то канканчик?
Что же касается до обыденной жизненной практики, то, кроме профессоров, читающих с кафедры лекции государственного права, да школьников, обязанных
слушать эти лекций, вряд ли кто-нибудь думает о той высшей правде, осуществлением которой служит государство и служению которой должна быть всецело посвящена жизнь обывателей.
— Да, — сказал он после минутного молчания, — какая-нибудь тайна тут есть."Не белы снеги"запоют —
слушать без слез не можем, а обдирать народ — это вольным духом, сейчас! Или и впрямь казна-матушка так уж согрешила, что ни в ком-то к ней жалости нет и никто ничего не видит за нею! Уж на что казначей — хранитель, значит! — и тот в прошлом году сто тысяч украл! Не щемит ни в ком сердце по ней, да и все тут! А что промежду купечества теперь происходит — страсть!