Неточные совпадения
Что бы разум и
сердце произвести ни захотели, тебе оно, о! сочувственник мой, посвящено да
будет. Хотя мнения мои о многих вещах различествуют с твоими, но
сердце твое бьет моему согласно — и ты мой друг.
К крайнему
сердец наших сокрушению, ни вдали, ни вблизи не видно
было мимоидущего судна.
Труд сего писателя бесполезен не
будет, ибо, обнажая шествие наших мыслей к истине и заблуждению, устранит хотя некоторых от пагубныя стези и заградит полет невежества; блажен писатель, если творением своим мог просветить хотя единого, блажен, если в едином хотя
сердце посеял добродетель.
Сердце мое им
было неизвестно.
Сердце мое их оправдает, опираяся на доводах рассудка, и смерть асессора, хотя насильственная,
есть правильна.
Не нашед способов спасти невинных убийц, в
сердце моем оправданных, я не хотел
быть ни сообщником в их казни, ниже оной свидетелем; подал прошение об отставке и, получив ее, еду теперь оплакивать плачевную судьбу крестьянского состояния и услаждать мою скуку обхождением с друзьями. — Сказав сие, мы рассталися и поехали всяк в свою сторону.
Понятия о вещах
были в них равные, правила жизни знали они равно, но остроту разума и движения
сердца природа в них насадила различно.
Я уже несколько минут
был свидетелем сего зрелища, стоя у дверей неподвижен, как отец, обратясь ко мне: —
Будь свидетелем, чувствительный путешественник,
будь свидетелем мне перед светом, сколь тяжко
сердцу моему исполнять державную волю обычая.
Да
будет соболезнуяй о них их
сердце; да
будет им творяй благостыню их рассудок.
Произведение самого себя льстило тщеславию; рождение ваше
было новый и чувственный, так сказать, союз, союз
сердец подтверждающий.
Если я рачительнее
был в воскормлении вашем, нежели бывают многие, то следовал чувствованию моего
сердца.
Ныне
будете сами себе вожди, и хотя советы мои
будут всегда светильником ваших начинаний, ибо
сердце и душа ваша мне отверсты, но яко свет, отдаляяся от предмета, менее его освещает, тако и вы, отриновенны моего присутствия, слабое ощутите согрение моея дружбы.
Будьте опрятны в одежде вашей; тело содержите в чистоте; ибо чистота служит ко здравию, а неопрятность и смрадность тела нередко отверзает неприметную стезю к гнусным порокам. Но не
будьте и в сем неумеренны. Не гнушайтесь пособить, поднимая погрязшую во рве телегу, и тем облегчить упадшего; вымараете руки, ноги и тело, но просветите
сердце. Ходите в хижины уничижения; утешайте томящегося нищетою; вкусите его брашна, и
сердце ваше усладится, дав отраду скорбящему.
Трудитеся телом; страсти ваши не столь сильное
будут иметь волнение; трудитеся
сердцем, упражняяся в мягкосердии, чувствительности, соболезновании, щедроте, отпущении, и страсти ваши направятся ко благому концу.
Но буде страсти ваши опытностию, рассудком и
сердцем направлены к концу благому, скинь с них бразды томного благоразумия, не сокращай их полета; мета их
будет всегда величие; на нем едином остановиться они умеют.
Говоря о любви, естественно бы
было говорить и о супружестве, о сем священном союзе общества, коего правила не природа в
сердце начертала, но святость коего из начального обществ положения проистекает.
Разуму вашему, едва шествие свое начинающему, сие бы
было непонятно, а
сердцу вашему, не испытавшему самолюбивую в обществе страсть любви, повесть о сем
была бы вам неощутительна, а потому и бесполезна.
Приступим ныне вкратце к правилам общежития. Предписать их не можно с точностию, ибо располагаются они часто по обстоятельствам мгновения. Но, дабы колико возможно менее ошибаться, при всяком начинании вопросите ваше
сердце; оно
есть благо и николи обмануть вас не может. Что вещает оно, то и творите. Следуя
сердцу в юности, не ошибетеся, если
сердце имеете благое. Но следовати возмнивый рассудку, не имея на браде власов, опытность возвещающих,
есть безумец.
Сегодня нарушишь ее уважения ради какового, завтра нарушение ее казаться
будет самою добродетелию; и так порок воцарится в
сердце твоем и исказит черты непорочности в душе и на лице твоем.
Если союз между отцом и сыном не на нежных чувствованиях
сердца основан, то он, конечно, нетверд; и
будет нетверд, вопреки всех законоположений.
Отец обязан сына воскормить и научить и должен наказан
быть за его проступки, доколе он не войдет в совершеннолетие; а сын должности свои да обрящет в своем
сердце.
Под державным его покровом свободно и
сердце наше, в молитвах ко всевышнему творцу воссылаемых, с неизреченным радованием сказати можем, что отечество наше
есть приятное божеству обиталище; ибо сложение его не на предрассудках и суевериях основано, но на внутреннем нашем чувствовании щедрот отца всех.
Наслаждался внутреннею тишиною, внешних врагов не имея, доведя общество до высшего блаженства гражданского сожития, — неужели толико чужды
будем ощущению человечества, чужды движениям жалости, чужды нежности благородных
сердец, любви чужды братния и оставим в глазах наших на всегдашнюю нам укоризну, на поношение дальнейшего потомства треть целую общников наших, сограждан нам равных, братий возлюбленных в естестве, в тяжких узах рабства и неволи?
Возросшему под покровом свободы, исполненному чувствиями благородства, а не предрассуждениями, доказательства о первенственном равенстве
суть движения его
сердца обыкновенные.
Се
будет глагол ваш, се слышится он уже во внутренности
сердец ваших.
Но да не падет на нас таковая укоризна. С младенчества нашего возненавидев ласкательство, мы соблюли
сердце наше от ядовитой его сладости, даже до сего дня; и ныне новый опыт в любви нашей к вам и преданности явен да
будет. Мы уничтожаем ныне сравнение царедворского служения с военным и гражданским. Истребися на памяти обыкновение, во стыд наш толико лет существовавшее. Истинные заслуги и достоинства, рачение о пользе общей да получают награду в трудах своих и едины да отличаются.
«Во поле береза стояла, во поле кудрявая стояла, ой люли, люли, люли, люли»… Хоровод молодых баб и девок — пляшут — подойдем поближе, — говорил я сам себе, развертывая найденные бумаги моего приятеля. Но я читал следующее. Не мог дойти до хоровода. Уши мои задернулись печалию, и радостный глас нехитростного веселия до
сердца моего не проник. О мой друг! где бы ты ни
был, внемли и суди.
—
Сердце мое столь
было стеснено, что, выскочив из среды собрания и отдав несчастным последнюю гривну из кошелька, побежал вон.
Въезжая в сию деревню, не стихотворческим пением слух мой
был ударяем, но пронзающим
сердца воплем жен, детей и старцев. Встав из моей кибитки, отпустил я ее к почтовому двору, любопытствуя узнать причину приметного на улице смятения.
Парень им говорил: — Перестаньте плакать, перестаньте рвать мое
сердце. Зовет нас государь на службу. На меня пал жеребей. Воля божия. Кому не умирать, тот жив
будет. Авось-либо я с полком к вам приду. Авось-либо дослужуся до чина. Не крушися, моя матушка родимая. Береги для меня Прасковьюшку. — Рекрута сего отдавали из экономического селения.
Неискусный хотя его
напев, но нежностию изречения сопровождаемый, проницал в
сердца его слушателей, лучше природе внемлющих, нежели взращенные во благогласии уши жителей Москвы и Петербурга внемлют кудрявому
напеву Габриелли, Маркези или Тоди.
Сколь сладко неязвительное чувствование скорби! Колико
сердце оно обновляет и оного чувствительность. Я рыдал вслед за ямским собранием, и слезы мои
были столь же для меня сладостны, как исторгнутые из
сердца Вертером… О мой друг, мой друг! почто и ты не зрел сея картины? ты бы прослезился со мною. И сладость взаимного чувствования
была бы гораздо усладительнее.
— Ты огорчаешь давно уже огорченное
сердце естественною казнию, — говорил старец, — не ведал я, что мог тебя обидеть, не приемля на вред послужить могущего подаяния; прости мне мой грех, но дай мне, коли хочешь мне что дать, дай, что может мне
быть полезно…
Неточные совпадения
Хлестаков. Прощайте, Антон Антонович! Очень обязан за ваше гостеприимство. Я признаюсь от всего
сердца: мне нигде не
было такого хорошего приема. Прощайте, Анна Андреевна! Прощайте, моя душенька Марья Антоновна!
Городничий. И не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не
быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на
сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Лука Лукич. Что ж мне, право, с ним делать? Я уж несколько раз ему говорил. Вот еще на днях, когда зашел
было в класс наш предводитель, он скроил такую рожу, какой я никогда еще не видывал. Он-то ее сделал от доброго
сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но, верите ли, что, даже когда ложишься спать, все думаешь: «Господи боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и
было довольно?..» Наградит ли оно или нет — конечно, в его воле; по крайней мере, я
буду спокоен в
сердце.
Средь мира дольного // Для
сердца вольного //
Есть два пути.