Неточные совпадения
Подобно как в мрачную атмосферу, густым туманом отягченную, проникает полуденный солнца луч, летит от жизненной его жаркости сгущенная парами влага и, разделенная в составе своем, частию, улегчася, стремительно возносится в неизмеримое пространство эфира и частию, удержав в себе одну только тяжесть земных частиц, падает низу стремительно, мрак, присутствовавший повсюду в небытии светозарного шара, исчезает весь вдруг и, сложив поспешно непроницательной свой покров, улетает
на крылех мгновенности, не оставляя по себе ниже знака своего присутствования, — тако при улыбке моей развеялся вид печали,
на лицах всего собрания поселившийся; радость проникла
сердца всех быстротечно, и не осталося косого вида неудовольствия нигде.
Но таковые твердые
сердца бывают редки; едва един в целом столетии явится
на светском ристалище.
Видя во всем толикую превратность, от слабости моей и коварства министров моих проистекшую, видя, что нежность моя обращалася
на жену, ищущую в любви моей удовлетворения своего только тщеславия и внешность только свою
на услаждение мое устрояющую, когда
сердце ее ощущало ко мне отвращение, — возревел я яростию гнева: — Недостойные преступники, злодеи! вещайте, почто во зло употребили доверенность господа вашего? предстаньте ныне пред судию вашего.
Ты ищешь, отец всещедрый, искреннего
сердца и души непорочной; они отверсты везде
на твое пришествие.
Сердце мое их оправдает, опираяся
на доводах рассудка, и смерть асессора, хотя насильственная, есть правильна.
Он оснуется
на вашем
сердце.
Воззрите
на меня, яко
на странника и пришельца, и если
сердце ваше ко мне ощутит некую нежную наклонность, то поживем в дружбе, в сем наивеличайшем
на земли благоденствии.
О друзья мои, сыны моего
сердца! родив вас, многие имел я должности в отношении к вам, но вы мне ничем не должны; я ищу вашей дружбы и любови; если вы мне ее дадите, блажен отыду к началу жизни и не возмущуся при кончине, оставляя вас навеки, ибо поживу
на памяти вашей.
Когда же я узрел, что вы в суждениях ваших вождаетесь рассудком, то предложил вам связь понятий, ведущих к познанию бога; уверен во внутренности
сердца моего, что всещедрому отцу приятнее зрети две непорочные души, в коих светильник познаний не предрассудком возжигается, но что они сами возносятся к начальному огню
на возгорение.
Но буде страсти ваши опытностию, рассудком и
сердцем направлены к концу благому, скинь с них бразды томного благоразумия, не сокращай их полета; мета их будет всегда величие;
на нем едином остановиться они умеют.
Приступим ныне вкратце к правилам общежития. Предписать их не можно с точностию, ибо располагаются они часто по обстоятельствам мгновения. Но, дабы колико возможно менее ошибаться, при всяком начинании вопросите ваше
сердце; оно есть благо и николи обмануть вас не может. Что вещает оно, то и творите. Следуя
сердцу в юности, не ошибетеся, если
сердце имеете благое. Но следовати возмнивый рассудку, не имея
на браде власов, опытность возвещающих, есть безумец.
Сегодня нарушишь ее уважения ради какового, завтра нарушение ее казаться будет самою добродетелию; и так порок воцарится в
сердце твоем и исказит черты непорочности в душе и
на лице твоем.
Если союз между отцом и сыном не
на нежных чувствованиях
сердца основан, то он, конечно, нетверд; и будет нетверд, вопреки всех законоположений.
Я люблю женщин для того, что они соответственное имеют сложение моей нежности; а более люблю сельских женщин или крестьянок для того, что они не знают еще притворства, не налагают
на себя личины притворныя любви, а когда любят, то любят от всего
сердца и искренно.
Но
сердце его уступит твоему впечатлению и отверзется
на восприятие твоего благотворного примера.
Под державным его покровом свободно и
сердце наше, в молитвах ко всевышнему творцу воссылаемых, с неизреченным радованием сказати можем, что отечество наше есть приятное божеству обиталище; ибо сложение его не
на предрассудках и суевериях основано, но
на внутреннем нашем чувствовании щедрот отца всех.
Наслаждался внутреннею тишиною, внешних врагов не имея, доведя общество до высшего блаженства гражданского сожития, — неужели толико чужды будем ощущению человечества, чужды движениям жалости, чужды нежности благородных
сердец, любви чужды братния и оставим в глазах наших
на всегдашнюю нам укоризну,
на поношение дальнейшего потомства треть целую общников наших, сограждан нам равных, братий возлюбленных в естестве, в тяжких узах рабства и неволи?
Зверский обычай порабощать себе подобного человека, возродившийся в знойных полосах Ассии, обычай, диким народам приличный, обычай, знаменующий
сердце окаменелое и души отсутствие совершенное, простерся
на лице земли быстротечно, широко и далеко.
Не токмо они не могли исполнити своих благих намерений, но ухищрением помянутого в государстве чиносостояния подвигнуты стали
на противные рассудку их и
сердцу правила.
Но нередкий в справедливом негодовании своем скажет нам: тот, кто рачит о устройстве твоих чертогов, тот, кто их нагревает, тот, кто огненную пряность полуденных растений сочетает с хладною вязкостию северных туков для услаждения расслабленного твоего желудка и оцепенелого твоего вкуса; тот, кто воспеняет в сосуде твоем сладкий сок африканского винограда; тот, кто умащает окружие твоей колесницы, кормит и напояет коней твоих; тот, кто во имя твое кровавую битву ведет со зверями дубравными и птицами небесными, — все сии тунеядцы, все сии лелеятели, как и многие другие, твоея надменности высятся надо мною: над источившим потоки кровей
на ратном поле, над потерявшим нужнейшие члены тела моего, защищая грады твои и чертоги, в них же сокрытая твоя робость завесою величавости мужеством казалася; над провождающим дни веселий, юности и утех во сбережении малейшия полушки, да облегчится, елико то возможно, общее бремя налогов; над не рачившим о имении своем, трудяся деннонощно в снискании средств к достижению блаженств общественных; над попирающим родством, приязнь, союз
сердца и крови, вещая правду
на суде во имя твое, да возлюблен будеши.
Но да не падет
на нас таковая укоризна. С младенчества нашего возненавидев ласкательство, мы соблюли
сердце наше от ядовитой его сладости, даже до сего дня; и ныне новый опыт в любви нашей к вам и преданности явен да будет. Мы уничтожаем ныне сравнение царедворского служения с военным и гражданским. Истребися
на памяти обыкновение, во стыд наш толико лет существовавшее. Истинные заслуги и достоинства, рачение о пользе общей да получают награду в трудах своих и едины да отличаются.
Сложив с
сердца нашего столь несносное бремя, долговременно нас теснившее, мы явим вам наши побуждения
на уничтожение толь оскорбительных для заслуги и достоинства чинов.
Возгнушается метатель грома и молнии, ему же все стихии повинуются, возгнушается колеблющий
сердца из-за пределов вселенныя дать мстити за себя и самому царю, мечтающему быти его
на земли преемником.
Въезжая в сию деревню, не стихотворческим пением слух мой был ударяем, но пронзающим
сердца воплем жен, детей и старцев. Встав из моей кибитки, отпустил я ее к почтовому двору, любопытствуя узнать причину приметного
на улице смятения.
Парень им говорил: — Перестаньте плакать, перестаньте рвать мое
сердце. Зовет нас государь
на службу.
На меня пал жеребей. Воля божия. Кому не умирать, тот жив будет. Авось-либо я с полком к вам приду. Авось-либо дослужуся до чина. Не крушися, моя матушка родимая. Береги для меня Прасковьюшку. — Рекрута сего отдавали из экономического селения.
Да и та бывает ему
на пользу, если служит к умягчению его ожесточенного
сердца.
— Ты огорчаешь давно уже огорченное
сердце естественною казнию, — говорил старец, — не ведал я, что мог тебя обидеть, не приемля
на вред послужить могущего подаяния; прости мне мой грех, но дай мне, коли хочешь мне что дать, дай, что может мне быть полезно…
Первый раз обратил
сердце к тому, что доселе
на нем скользило.
Если здесь нет
на тебя суда, — но пред судиею, не ведающим лицеприятия, давшим некогда и тебе путеводителя благого, совесть, но коего развратный твой рассудок давно изгнал из своего жилища, из
сердца твоего.