Неточные совпадения
Знакомые наши
друзья понемногу разъехались; Нарышкин, Оболенский в Москве, Тучков, также
получив отставку, отправляется на родину.
На
другой день приезда моего в Москву (14 марта) комедиант Яковлев вручил мне твою записку из Оренбурга. Не стану тебе рассказывать, как мне приятно было
получить о тебе весточку; ты довольно меня знаешь, чтоб судить о радости моей без всяких изъяснений. Оставил я Петербург не так, как хотелось, вместо пяти тысяч достал только две и то после долгих и несносных хлопот. Заплатил тем, кто более нуждались, и отправился на первый случай с маленьким запасом.
На днях
получил доброе письмо ваше от 8-го генваря, почтенный, дорогой мой
друг Егор Антонович! Оно истинно меня утешило и как будто перенесло к вам, где бывал так счастлив. Спасибо вам за подробный отчет о вашем житье-бытье. Поцелуйте добрую мою М. Я. и всех ваших домашних: их воспоминание обо мне очень дорого для меня; от души всех благодарю.
Может быть, это мечта, но мечта для меня утешительная сладостная. Объяснений между нами не нужно: я пойму, если вы пришлете мне какую-нибудь книгу и скажете в письме, что она вам нравится, — тогда я прямо за перо с некоторыми добрыми
друзьями и спечем вам пирог. Но — увы! — когда еще этот листок до вас долетит и когда
получу ответ? Мильон верст!
В день воспоминаний лицейских я
получил письмо твое от 8 апреля, любезный
друг Малиновский; ты, верно, не забыл 9 июня [9 июня — день окончания выпускных экзаменов для лицеистов 1-го выпуска, в 1817 г.] и, глядя на чугунное кольцо, которому минуло 21 год, мысленно соединился со всеми товарищами,
друзьями нашей юности.
Любезный
друг Евгений, вчера
получил добрый твой листок от 7 августа.
Из Иркутска я к тебе писал; ты, верно, давно
получил этот листок, в котором сколько-нибудь узнал меня. Простившись там с добрыми нашими товарищами-друзьями, я отправился 5 сентября утром в дальний мой путь. Не буду тем дальним путем вести тебя — скажу только словечко про наших, с которыми удалось увидеться.
Вот месяц, что я к тебе писал отсюда,
друг Оболенский; в продолжение этого времени, долгого в разлуке, ты, верно, мне сказал словечко, но я ничего не
получал после письма твоего от 5 сентября, которым ты меня порадовал в Тобольске.
Наконец, любезный
друг, я
получил письма от Марьи Николаевны. Давно мне недоставало этого утешения. Она обещает писать часто. Ты, верно, с Трубецкими в переписке; следовательно, странно бы мне рассказывать отсюда, что делается в соседстве твоем. Меня порадовало известие, что Сутгова матушка к нему начала снова писать попрежнему и обеспечила их будущность; это я узнал вчера из письма Марьи Казимировны — невольно тебе сообщаю старую весть, может быть, давно уже известную.
Скажите мой дружеский привет нашим
друзьям Лицея — я недавно
получил доброе письмецо от Вольховского, который чудесно действует в Каменке: они поселились там доброй семьей.
Иные погибали там,
другим удавалось
получить за храбрость первый офицерский чин и уйти в отставку.]
Пользуюсь случаем доставить вам то, что вы желали
получить от меня. Кажется, случай верный, а
другого не скоро дождешься в нашем захолустье.
…Мне очень живо представил тебя Вадковский: я недавно
получил от него письмо из Иркутска, в котором он говорит о свидании с тобой по возвращении с вод. Не повторяю слов его, щажу твою скромность, сам один наслаждаюсь ими и благословляю бога, соединившего нас неразрывными чувствами, понимая, как эта связь для меня усладительна. Извини, любезный
друг, что невольно сказал больше, нежели хотел: со мной это часто бывает, когда думаю сердцем, — ты не удивишься…
Насчет пособия, выдаваемого из казны, которого до этого времени ни он, ни
другие не
получают, я нисколько не удивляюсь, потому что и здесь оно выдается несколько месяцев по истечении года, за который следует.
Все было собрано к развязке, все
получили наличными деньгами сполна, и сверх того осталось 2800 р., которые я отдал Сутгофу и Юшневскому на подъем, с тем чтобы они их выслали тем, которые из
других разрядов не
получили того, что наши ветераны.
Официальные мои письма все, кажется, к вам ходят через Петербург — с будущей почтой буду отвечать Сергею Григорьевичу, на днях
получил его листок от 25 — го числа [Много писем С. Г. Волконского к Пущину за 1840–1843, 1855 гг., характеризующих их взаимную сердечную дружбу и глубокое, искреннее уважение — в РО (ф. 243 и Фв. III, 35), в ЦГИА (ф. 279, оп. I, № 254 и 255), за 1842, 1854 и 1857 гг. напечатаны в сборниках о декабристах.] — он в один день с вами писал, только
другой дорогой.
Сегодня
получил от Annette письмо, 12 августа; она говорит, что послан запрос в Иркутск об моем переводе и соединении с тобой, любезный
друг. Теперь можно спокойно ожидать к зиме разрешения, — вероятно, на Ангаре дадим
друг другу руку на житье!
Одна тяжелая для меня весть: Алекс. Поджио хворает больше прежнего. Припадки часто возвращаются, а силы слабеют. Все
другие здоровы попрежнему. Там уже узнали о смерти Ивашева, но еще не
получили моего письма отсюда. M. H. не пишет, С. Г. говорит, что она уверена, что я еду. Мнения, как видите, разделены.
Не моя вина, добрый мой
друг Евгений, что обычные мои письма не вовремя к тебе доходят, и не твоя вина, что я
получил, после листка твоего от 15 декабря,
другой от 14 февраля.
Много бы хотелось с тобой болтать, но еще есть
другие ответы к почте. Прощай, любезный
друг. Ставь номера на письмах, пока не будем в одном номере. Право, тоска, когда не все
получаешь, чего хочется. Крепко обнимаю тебя. Найди смысл, если есть пропуски в моей рукописи. Не перечитываю — за меня кто-нибудь ее прочтет, пока до тебя дойдет. Будь здоров и душой и телом…
Десять дней тому назад я
получил, добрый
друг мой Оболенский, твое письмо, вероятно, мартовское, числа нет…
Ты меня смешишь желанием непременно сыграть мою свадьбу. Нет! любезный
друг. Кажется, не доставлю тебе этого удовольствия. Не забудь, что мне 4 мая стукнуло 43 года. Правда, что я еще молодой жених в сравнении с Александром Лукичом; но предоставляю ему право быть счастливым и за себя и за меня. Ты мне ни слова не говоришь об этой оригинальной женитьбе. Все кажется, что одного твоего письма я не
получил…
Вы спрашиваете о моем переводе… Ровно ничего не знаю. Нат. Дм. только неделю тому назад имела сильное предчувствие, как иногда с ней случается: она видела, что со мной прощается… Это видение наяву было для нее живо и ясно.
Других сведений ниоткуда не
получаю. Надобно довольствоваться таинственными сообщениями и ожидать исполнения. Между тем, если в декабре не
получу разрешения, думаю сняться с якоря и опять отправиться в Туринск. В таком случае непременно заеду к вам в Ялуторовск…
На этих днях, почтенный
друг Егор Антонович,
получил я ваши листки от 17 января, мне их привез черномазый мой племянник, которого я распек за то, что он с вами не повидался в Петербурге. На всякий случай начинаю беседу с вами, когда-нибудь найдется возможность переслать болтовню.
Спасибо тебе, милый
друг Тони, за твои строки: с удовольствием прочел твой рассказ, из которого вижу, что ты проводишь время с пользою и приятностию. Познакомь меня с новым твоим наставником и уверь его, что я сердечно благодарен ему за все попечения об тебе. Ты должен стараться в этот последний год хорошенько приготовиться к экзамену, чтобы при поступлении в училище
получить полные баллы.
На этих днях я
получил листок от Ивана Дмитриевича (с ялуторовскими
друзьями я в еженедельной переписке). Он меня порадовал вашим верным воспоминанием, добрая Надежда Николаевна. Вы от него будете знать об дальнейших моих похождениях. Надобно только благодарить вас за ваше участие: будем надеяться, что вперед все пойдет хорошо; здесь я починил инвалидную мою ногу и дорогой буду брать все предосторожности.
Вам напрасно сказали, что здесь провезли двух из петербургских комюнистов. Губернатор мог
получить у вас донесение, что привезены в Тобольск два поляка — один 71 года, а
другой 55 лет; оба в Варшаве судились пять лет еще по прежнему, краковскому, делу. Отсюда эти бедные люди должны путешествовать в партии по назначению приказа здешнего в Енисейск. Дмитрий Иванович хлопочет, чтобы их оставили где-нибудь поближе…
Пушкина последнее воспоминание ко мне 13 декабря 826-го года: «Мой первый
друг и пр.» — я
получил от брата Михаилы в 843-м году собственной руки Пушкина. Эта ветхая рукопись хранится у меня как святыня. Покойница А. Г. Муравьева привезла мне в том же году список с этих стихов, но мне хотелось иметь подлинник, и очень рад, что отыскал его.
Брошюрки в исправности
получил. Есть у меня
другие, но посылать не смею. Все вздор.
«Видно, что доброму
другу моему, Матрене Михеевне, судьба
получать от меня послания из разных темных углов России.
…24 — го я отправил барону твои деньги; разумеется, не сказал, от кого, только сказал, что и не от меня… От души спасибо тебе,
друг, что послала по возможности нашему старику. В утешение тебе скажу, что мне удалось чрез одного здешнего доброго человека добыть барону ежемесячно по 20 целковых. Каждое 1-ое число (начиналось с генваря)
получаю из откупа эту сумму и отправляю, куда следует. Значит, барон покамест несколько обеспечен…
Сейчас
получил,
друг мой сердечный, твои листки 10 — 12-го из Нижнего. Прочитавши их, мне как-то легче стало сидеть, хотя, признаюсь, с трудом сидеть. Часто вспоминаю, как я лежал у вас наверху; обстоятельства тогда были не совсем те же, но то же испытание терпения. Теперь это испытание в больших и сложнейших размерах, и потому надобно находить в себе искусство с ними ладить…
Только что собрался ответить твоей жене на ее письмо от 15-го числа, как
получил, любезный
друг Николай, твои листки… Я прочел все со вниманием и нахожу, что ты хорошо сделал, — только одно меня озадачило. Какие тут назначения по 3 т. братьям. Если один из этих братьев я, то прошу захерить эту статью.
Долго шло до меня, любезный
друг Нарышкин, твое письмо от 2-го числа. Я его
получил 14-го…
В воскресенье
получил я, любезный
друг Николай, твои листки от 16-го числа. Пожалуйста, никогда не извиняйся, что не писал. Ты человек занятый и общественными и частными делами, то есть своими, — следовательно, время у тебя на счету. Вот я, например, ровно ничего не делаю и тут не успеваю с моей перепиской. Впрочем, на это свои причины и все одни и те же. Продолжается немощное мое положение. Марьино с самого нашего приезда без солнца, все дожди и сырость. Разлюбило меня солнышко, а его-то я и ищу!..
Сегодня три дня, что я
получил, добрый
друг Гаврило Степанович, ваш листок от 15-го числа.
Ты уже знаешь от жены, что я
получил, любезный
друг Николай, твое письмо от 10-го с припиской жены твоей. Теперь должен вам обоим сказать выговор: как вы не сказали Казимирскому, что супруга моя в Петербурге, — он четыре дня провел с ней в одном городе, два раза приезжал сюда в Марьино и, не видавши ее, должен отправиться в Омск…
Сегодня
получил, милый
друг Машенька, твой листок от 26-го числа и тотчас с упреком совести бросился справляться] с записной книгой: вышло, что писал тебе в последний раз 11 мая — кажется, не может быть, чтоб я так долго молчал с тобой: или ты мне не отвечала на тогдашнее письмо, или я забыл отметить в своей книжке.
10-го числа
получил я, добрая Марья Николаевна, твои листки от 3-го числа, а на
другой день явилась домой моя хозяйка…
…Письмо ваше от 4 октября
получил я в Петербурге, куда мне прислала его жена. Там я не имел возможности заняться перепиской. Все время проводил в болтовне дома с посетителями и старыми товарищами и
друзьями. К жене я возвратился 8-го числа…