Неточные совпадения
При самом начале — он наш поэт. Как теперь вижу
тот послеобеденный класс Кошанского, когда, окончивши лекцию несколько раньше урочного часа, профессор сказал: «Теперь, господа, будем пробовать перья! опишите мне, пожалуйста, розу стихами». [В автографе
еще: «Мой стих никак», зачеркнуто.]
Измайлов до
того был в заблуждении, что, благодаря меня за переводы, просил сообщить ему для его журнала известия о петербургском театре: он был уверен, что я живу в Петербурге и непременно театрал, между
тем как я сидел
еще на лицейской скамье.
Пушкин охотнее всех других классов занимался в классе Куницына, и
то совершенно по-своему: уроков никогда не повторял, мало что записывал, а чтобы переписывать тетради профессоров (печатных руководств тогда
еще не существовало), у него и в обычае не было: все делалось а livre ouvert.
Было
еще другого рода нападение на нас около
того же времени.
Проезжай Пушкин сутками позже до поворота на Екатеринославль, я встретил бы его дорогой, и как отрадно было бы обнять его в такую минуту! Видно, нам суждено было только один раз
еще повидаться, и
то не прежде 1825 года.
Друзья упрекали Ершова: напрасно он не пишет к Плетневу; ведь
тот охотно печатает стихи автора «Конька-Горбунка», ждет
еще посылок.
Черевин, бедный, все
еще нехорош — ждет денег от Семенова, а
тот до сих пор ни слова к нему не пишет… N-ские очень милы в своем роде, мы иногда собираемся и вспоминаем старину при звуках гитары с волшебным пением Яковлева, который все-таки не умеет себя представить.
Я много уже перенес и
еще больше предстоит в будущем, если богу угодно будет продлить надрезаннуюмою жизнь; но все это я ожидаю как должно человеку, понимающему причину вещей и непременную их связь с
тем, что рано или поздно должно восторжествовать, несмотря на усилие людей — глухих к наставлениям века.
Человек — странное существо; мне бы хотелось
еще от вас получить, или, лучше сказать, получать, письма, — это первое совершенно меня опять взволновало. Скажите что-нибудь о наших чугунниках, [Чугунники — лицеисты 1-го курса, которым Энгельгардт роздал в 1817 г. чугунные кольца в знак прочности их союза.] об иных я кой-что знаю из газет и по письмам сестер, но этого для меня как-то мало. Вообразите, что от Мясоедова получил год
тому назад письмо, — признаюсь, никогда не ожидал, но
тем не менее был очень рад.
В Омске дружеское свидание со Степаном Михайловичем. После ужасной, бесконечной разлуки не было конца разговорам, — он теперь занимает хорошее место, но трудно ему, бедному, бороться со злом, которого, на земле очень, очень много. Непременно просил дружески обнять тебя: он почти не переменился,
та же спокойная, веселая наружность; кой-где проглядывает белый волос, но вид
еще молод. Жалуется на прежние свои недуги, а я его уверяю, что он совершенно здоров. Трудится сколько может и чрезвычайно полезен.
Приехавши ночью, я не хотел будить женатых людей — здешних наших товарищей. Остановился на отводной квартире. Ты должен знать, что и Басаргин с августа месяца семьянин: женился на девушке 18 лет — Марье Алексеевне Мавриной, дочери служившего здесь офицера инвалидной команды.
Та самая, о которой нам
еще в Петровском говорили. Она его любит, уважает, а он надеется сделать счастие молодой своей жены…
До сих пор
еще не основался на зиму — хожу, смотрю, и везде не
то, чего бы хотелось без больших прихотей: от них я давно отвык, и, верно, не теперь начинать к ним привыкать.
Поджидал весточки от вас, но, видно, надобно первому начать с вами беседу, в надежде что вы [не] откажете уделить мне минутку вашего досуга, Вы должны быть уверены, что мне всегда будет приятно хоть изредка получить от вас словечко: оно напомнит мне живо
то время, в котором до сих пор
еще живу; часто встречаю вас в дорогих для всех нас воспоминаниях.
Грустно, что она нас покинула; ее кончина, как вы можете себе представить, сильно поразила нас — до сих пор не могу привыкнуть к этой мысли: воспоминание об ней на каждом шагу; оно
еще более набрасывает мрачную тень на все предметы, которые здесь и без
того не слишком веселы.
Annette советует мне перепроситься в Ялуторовск, но я
еще не решаюсь в ожидании Оболенского и по некоторой привычке, которую ко мне сделали в семье Ивашева. Без меня у них будет очень пусто — они неохотно меня отпускают в Тобольск, хотя мне кажется, что я очень плохой нынче собеседник. В Ялуторовске мне было бы лучше, с Якушкиным мы бы спорили и мирились. Там и климат лучше, а особенно соблазнительно, что возле самого города есть роща, между
тем как здесь далеко ходить до тени дерева…
Я сделал визиты
тем, которые у меня были. Теперь примусь за переписку Паскаля (половина у Бобрищева-Пушкина). Много
еще надобно кой-куда написать.
Еще в старые годы почтенный мой директор часто говаривал мне: пожалуйста, не думай, а
то наверное скажешь вздор!
…Наш триумвират, несколько вам знакомый, совершенно сибирская проза нараспев. Признаюсь, издали мне эта компания казалась сноснее, а как вижу ближе,
то никак бы не хотел ими командовать. Надобно иметь большую храбрость или большое упрямство, чтобы тут находить счастие. Впрочем, я этим
еще более убеждаюсь в ничтожестве сибирских супружеств. [Речь идет о Басаргине, его жене и ее матери.]
Вы уже знаете печальную, тяжелую весть из Иркутска. Сию минуту принесли мне письмо Волконского, который описывает кончину Никиты Муравьева и говорит, что с
тою же почтою пишет к вам. Тяжело будет вам услышать это горе. Писать не умею теперь. Говорить бы
еще мог, а лучше бы всего вместе помолчать и подумать.
Пиши ко мне, когда будешь иметь досуг: общая наша потеря не должна нас разлучить, напротив,
еще более сблизить. Эти чувства утешат нас, и если Марья нас видит,
то они и ее порадуют. Вместе с твоим письмом я получил письмо от Annette, она горюет и передает мне
те известия, что от вас получила в Твери.
Между
тем и это все прошло, и, кажется, есть
еще запас на
то, что предстоит впереди.
Жаль только, что наше премудрое министерство просвещения не
тем занимает этих парней, чем бы следовало: им преподают курс уездного училища, который долбится и потом без всякой пользы забывается, между
тем как редкий мальчик умеет хорошо читать и писать при выходе из училища.
Та же история и у вас; многое и тут требует изменения, ко, видно,
еще не пришла пора.
Между
тем я
еще до сих пор в Тобольске у добрых друзей — Михаила Александровича и Натальи Дмитриевны.
Генерал-губернатора
еще нет — все ждут и не дождутся его. Надеюсь, что до
того срока он здесь будет…
Давно я прочел твой листок, добрый друг Матюшкин, давно поблагодарил тебя за него, но
еще не откликнулся тебе, — тебе, впрочем, давно сказали добрые мои сестры, что я в марте месяце порадован был твоим письменным воспоминанием. С
тех пор много времени прошло, но мы такими сроками отсчитываем время, что эта отсрочка нипочем, особенно когда независимо от годов верна лицейская дружба. С этой уверенностию можно иногда и молча понимать друг друга.
Пора бы за долговременное терпение дать право гражданства в Сибири, но, видно,
еще не пришел назначенный срок. Между
тем уже с лишком половины наших нет на этом свете. Очень немногие в России — наша категория
еще не тронута. Кто больше поживет,
тот, может быть,
еще обнимет родных и друзей зауральских. Это одно мое желание, но я это с покорностию предаю на волю божию.
Крепко тебя обнимаю. Ты
еще и о других моих листках будешь слышать — везде один и
тот же вздор. По этому ты меня узнаешь — больше мне ничего не нужно.
Но дело не в
том: мы не будем доискиваться до математической точности, как теперь хлопочут добрые люди о возрасте нашей матушки России, [Речь идет об установлении даты тысячелетия России (отмечалось в 1862 г.).] будем довольны, что листки долетают — днем раньше, днем позже — это
еще не беда…
На днях у меня был Оболенский, он сын
того, что был в Лицее инспектором. Вышел в 841-м году. Служит при Гасфорте, приезжал в Ялуторовск по какому-то поручению и, услышав мою фамилию, зашел навестить меня. С ним я потолковал о старине. Он нашел, что я
еще мало стар; забросал я его вопросами местными, напомнил ему, что он жил с отцом во флигеле в соседстве с Ротастом. Тогда этот Оболенский несознательно бегал — ему теперь только 32 года. — Только странный какой-то человек, должно быть вроде своего отца.
При последних его минутах, кроме
тех, кого я назвал, были
еще Анненков и Жилины, муж и жена.
Брат ее Ваня,
еще зимой кончивший курс гимназии, определился юнкером в Прусский полк и теперь в Ревеле ждет англичан, но они, кажется, ограничиваются беззащитными подвигами,
то есть жгут селения и грабят церкви, откуда им ни одного выстрела не посылают.
Это бы
еще ничего — она всегда согласна была бы, чтоб Николай с нами помолился, но главное дело в
том, что, сказавши ему, нельзя не сказать сестрам, не обидевши их.
Уверять вас, что благодарю бога за соединение мое с заветным моим другом, было бы лишнее. Все это так дивно устроилось, что я как будто
еще не верю, но мрачно
то, что я не могу поправиться здоровьем. Не совсем утешительна для жены моей постоянная моя хворость, но и этим она не тяготится, весело и терпеливо переносит все эти заботы и попечения…
До другого разу. Все
еще не налаживаюсь — одно и
то же перед глазами. Говорят, наш покойный друг Якушкин страшно исхудал и высох. — Велел на могиле посадить два вяза и клен — отнюдь не ставить памятника…
Нерадостны известия о Матвее Апостоле. Точно его судьба в некотором отношении гонит. Я
еще понял бы, если бы меня наказывали за неправильность в финансовом отношении, а он l'exactitude même, [Сама точность, аккуратность (франц.).] за что с этой стороны терпит, и терпит с
тех пор, как я его знаю.
В 825-м году он, как пленный француз, ходил в изорванных башмаках; в деревне живя у Апостольского ключа, [
То есть в имении отца, И. М. Муравьева-Апостола. 218] окруженного 5 т. душ, черпал из него только 400 р. асе. в год — и
то еще были от Ивана Матвеевича замечания конторе. Кажется, и блудного сына нельзя бы строже пасти. Но Матвей был тогда весел и мил необыкновенно… [Об М. И. Муравьеве-Апостоле до восстания 14 декабря 1825 г. — в его Воспоминаниях (1922).]
…
Еще хотел тогда просить тебя, чтоб ты отобрала от шафера [Ф. Ф. Матюшкин] сведения (в дополнение к
тем, которые от него требую): не помнит ли он, или Яковлев, когда Пушкин написал известные стихи в альбом Елизаветы Алексеевны.
Нам всем жаль, что нашего народу никого не придется угостить. Разве удастся залучить фотографа, но и
то еще не верно. Сестра останется у нас, пока я не соберусь в Нижний, куда должна заехать за мной жена, осмотревши костромское именье. — Это уже будет в половине июня. Так предполагается навестить Калугу и Тулу с окрестностями… [В Калуге жили Оболенский и Свистунов, в Туле — Г. С. Батеньков. В письме
еще — о болезни Ф. М. Башмакова в Тобольске (Пущину сообщили об этом его сибирские корреспонденты).]
…Новость одна (и
то еще не знаю, достоверная ли), что Неленька выходит замуж за Кочубея. Мне об этом пишет Биби, которого ты никогда не узнаешь.
Не говорю вам о глубокой моей благодарности за ваше посещение: кажется, это между нами ясно. В награду вам скажу, что пульсация значительно меньше теперь против прошедшей; в известных вам случаях не возвращается. Бывает, но редко и слабее. Я это добро приписываю силе вашей воли. Вообще и другие припадки уменьшаются, но в сложности нет
еще настоящего восстановления сил. Если это богу угодно,
то он ускорит или даст терпение, которым не хвастаю сам.
Сейчас надобно отправлять почту, она и сегодня действует, хоть птица гнезда не вьет, [По народному поверью — 25 марта (благовещенье) «Птица гнезда не вьет».] а настает надобность хватить
еще словечко, тебе, добрый друг Таврило Степанович, — жена кричит с лестницы, что завтра чествуют твоего патрона и чтоб я непременно хоть невидимкой со всем теперешним нашим обществом явился к имениннику, который, верно, задает пир на дворянской улице. — От души обнимаю тебя и желаю тебе
того, что ты сам себе желаешь.
18-го получил твой листок от 15-го. Пусть Родецкой висит у тебя в прихожей. Не успел
еще с Евгением объясниться, да и не стоит
того. — Теперь больше болтаю и слушаю.
Вот тебе опять письмо барона. Любопытные дела с ним совершаются: — Я ему давно не писал и
еще откладываю до
того времени, когда он отыщет свои права. [Права В. И. Штейнгейля на звание барона.]
Тебя
еще раз обнимаю крепко. Павел Бобрищев-Пушкин делает
то же. Передаю перо директрисе. Ты будешь рад увидеть ее почерк. Добрая женщина! это не новость для тебя.