Неточные совпадения
Друзья
мои, прекрасен наш союз:
Он, как
душа, неразделим и вечен,
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных Муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Все те же мы; нам целый мир чужбина,
Отечество нам Царское Село.
Мой первый друг,
мой друг бесценный,
И я судьбу благословил,
Когда
мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный,
Твой колокольчик огласил;
Молю святое провиденье:
Да голос
мой душе твоей
Дарует то же утешенье,
Да озарит он заточенье
Лучом лицейским ясных дней!
Где и что с нашими добрыми товарищами? Я слышал только о Суворочке, что он воюет с персианами — не знаю, правда ли это, — да сохранит его бог и вас; доброй
моей Марье Яковлевне целую ручку. От
души вас обнимаю и желаю всевозможного счастия всему вашему семейству и добрым товарищам. Авось когда-нибудь узнаю что-нибудь о дорогих мне.
На днях получил доброе письмо ваше от 8-го генваря, почтенный, дорогой
мой друг Егор Антонович! Оно истинно меня утешило и как будто перенесло к вам, где бывал так счастлив. Спасибо вам за подробный отчет о вашем житье-бытье. Поцелуйте добрую
мою М. Я. и всех ваших домашних: их воспоминание обо мне очень дорого для меня; от
души всех благодарю.
Прощай — разбирай как умеешь
мою нескладицу — мне бы лучше было с тобой говорить, нежели переписываться. Что ж делать, так судьбе угодно, а наше дело уметь с нею мириться. Надеюсь, что у тебя на
душе все благополучно. Нетерпеливо жду известия от тебя с места.
Трудно высказать тебе состояние теперешнее
моей души: многого мне недостает и все еще как-то не клеится.
Вы узнаете меня, если вам скажу, что попрежнему хлопочу о журналах, — по
моему настоянию мы составили компанию и получаем теперь кой-какие и политические и литературные листки. Вы смеетесь
моей страсти к газетам и, верно, думаете, что мне все равно, как, бывало, прежде говаривали… Книгами мы не богаты — перечитываю старые; вообще мало занимаюсь, голова пуста. Нужно сильное потрясение,
душа жаждет ощущений, все окружающее не пополняет ее, раздаются в ней элегические аккорды…
Об Нарышкиных имею известие от брата Петра из Прочного Окопа, — Нарышкин чуть было не
задушил его, услышавши знакомый ему
мой голос. Родственно они приняли
моего Петра, который на год отправился по собственному желанию в экспедицию. Теперь они все в горах. Талызин уехал в Петербург и, кажется, не воротится, я этому очень рад. При нем я бы не поехал по приглашению Фонвизина.
Останься я день в Тобольске, мы с вами бы не увиделись. Почта туда должна была прийти на другой день
моего выезда. Не стану говорить вам, как свидание
мое с вами и добрым Матвеем Ивановичем освежило
мою душу, вы оба в этом уверены без объяснений. У вас я забыл рубашку, значит скоро опять увидимся. Пока дети здесь, я не тронусь, а потом не ручаюсь, чтоб остался в Туринске.
Много бы хотелось с тобой болтать, но еще есть другие ответы к почте. Прощай, любезный друг. Ставь номера на письмах, пока не будем в одном номере. Право, тоска, когда не все получаешь, чего хочется. Крепко обнимаю тебя. Найди смысл, если есть пропуски в
моей рукописи. Не перечитываю — за меня кто-нибудь ее прочтет, пока до тебя дойдет. Будь здоров и
душой и телом…
Очень понимаю, как бедная Варя утомилась
душой;поблагодари ее, если
мое письмо застанет вас вместе. Добрые ее строки вполне выражают состояние ее
души: она за нас всех отсутствующих сострадала больной. Сходи за меня на родную могилу, поклонись праху. Тут соединяются все наши молитвы.
В письме от 31 декабря 1841 г. к племяннице Н. Г. Глинке (по мужу — Одынец) он заявлял: «Люблю жену всей
душою, но
мои поступки… она совершенно превратно толкует…
Розанов, верно, вам сказал
мою благодарность за сигары и «Адольфа». Вспоминайте иногда
душою вам преданного сибиряка. Двадцать лет дают мне здесь право гражданства. Недавно я видел Швецова из Тагиля, который был за границей и привез мне привет от Н. Тургенева...
Об упоминаемом здесь свидании Волконской с Кюхельбекером — в его письме к Волконской от 13 февраля 1845 г.: «Жена
моя, преданная вам сердцем и
душою, начала новую жизнь после знакомства с вами; я ее не узнаю.
Как мне благодарить вас, добрый друг Матвей Иванович, за все, что вы для меня делаете. Письмо ваше от 10 сентября вместе с листком от Аннушки глубоко тронуло меня. День ее рождения мысленно я был в вашем кругу и видел
мою малютку в восхищении от всех ваших добрых к ней вниманий. Спасибо, от
души спасибо!..
Любезный друг Матюшкин, ты уже должен знать из письма
моего к Николаю от 12 июня, что с признательностью сердечною прочтен твой листок от 8 мая. Посылка получена в совершенной исправности. Старый Лицей над фортепианами красуется, а твой портрет с Энгельгардтом и Вольховским на другой стенке, близ письменного
моего стола. Ноты твои Аннушка скоро будет разыгрывать, а тетрадка из лицейского архива переписана. Подлинник нашей древности возвращаю. От
души тебе спасибо за все, добрый друг!
Пора благодарить тебя, любезный друг Николай, за твое письмо от 28 июня. Оно дошло до меня 18 августа. От
души спасибо тебе, что мне откликнулся. В награду посылаю тебе листок от
моей старой знакомки, бывшей Михайловой. Она погостила несколько дней у своей старой приятельницы, жены здешнего исправника. Я с ней раза два виделся и много говорил о тебе. Она всех вас вспоминает с особенным чувством. Если вздумаешь ей отвечать, пиши прямо в Петропавловск, где отец ее управляющий таможней.
И за облатки давно благодарил. Видно, не все
мои благодарения доходят до своего назначения, но тем не менее эти благодарения глубоко в
душе.
С глубоким чувством читала я письмо ваше, не скрою от вас, даже плакала; я была сильно тронута благородством
души вашей и теми чувствами, которые вы до сих пор сохранили к покойному отцу
моему.
Мой муж и дети свидетельствуют вам свое почтение, с каковым имею честь быть преданная вам
душою Анастасия Пущина» — печатается с подлинника (ЦГИА, ф. 1705, оп. 1; № 10, л. 319 и сл.); было опубликовано в сб. «Летописи», т. III, стр. 280.]
Неточные совпадения
Городничий. Ах, боже
мой! Я, ей-ей, не виноват ни
душою, ни телом. Не извольте гневаться! Извольте поступать так, как вашей милости угодно! У меня, право, в голове теперь… я и сам не знаю, что делается. Такой дурак теперь сделался, каким еще никогда не бывал.
Колода есть дубовая // У
моего двора, // Лежит давно: из младости // Колю на ней дрова, // Так та не столь изранена, // Как господин служивенькой. // Взгляните: в чем
душа!
— Филипп на Благовещенье // Ушел, а на Казанскую // Я сына родила. // Как писаный был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, // Бровь черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола глаза! // Весь гнев с
души красавец
мой // Согнал улыбкой ангельской, // Как солнышко весеннее // Сгоняет снег с полей… // Не стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, // Как ни бранят — молчу.
Черства
душа крестьянина, // Подумает ли он, // Что дуб, сейчас им сваленный, //
Мой дед рукою собственной // Когда-то насадил?
Еремеевна. Я и к нему было толкнулась, да насилу унесла ноги. Дым столбом,
моя матушка!
Задушил, проклятый, табачищем. Такой греховодник.