Неточные совпадения
Собираясь теперь проверить былое с некоторою отчетливостью, я чувствую, что очень поспешно и опрометчиво поступил, истребивши
в Лицее тогдашний мой дневник, который продолжал с лишком год.
Невольным образом
в этом рассказе замешивается и собственная моя личность; прошу не обращать на нее внимания. Придется, может быть, и об
Лицее сказать словечко; вы это простите, как воспоминания, до сих пор живые! Одним словом, все сдаю вам, как вылилось на бумагу. [Сообщения И. И. Пущина о том, как он осуществлял свое обещание Е. И. Якушкину, —
в письмах к Н. Д. Пущиной и Е. И. Якушкину за 1858 г. № 225, 226, 228, 242 и др.]
Старик, с лишком восьмидесятилетний, хотел непременно сам представить своих внучат, записанных, по его же просьбе,
в число кандидатов
Лицея, нового заведения, которое самым своим названием поражало публику
в России, — не все тогда имели понятие о колоннадах и ротондах
в афинских садах, где греческие философы научно беседовали с своими учениками.
Через несколько дней Разумовский пишет дедушке, что оба его внука выдержали экзамен, но что из нас двоих один только может быть принят
в Лицей на том основании, что правительство желает, чтоб большее число семейств могло воспользоваться новым заведением.
Между тем, когда я достоверно узнал, что и Пушкин вступает
в Лицей, то на другой же день отправился к нему как к ближайшему соседу.
Родные мои тогда жили на даче, а я только туда ездил: большую же часть Бремени проводил
в городе, где у профессора Люди занимался разными предметами, чтоб недаром пропадало время до вступления моего
в Лицей.
Среди дела и безделья незаметным образом прошло время до октября.
В Лицее все было готово, и нам велено было съезжаться
в Царское Село. Как водится, я поплакал, расставаясь с домашними; сестры успокаивали меня тем, что будут навещать по праздникам, а на рождество возьмут домой. Повез меня тот же дядя Рябинин, который приезжал за мной к Разумовскому.
В Царском мы вошли к директору: его дом был рядом с
Лицеем.
Василий Федорович поцеловал меня, поручил инспектору Пилецкому-Урбановичу отвести
в Лицей.
Мелкого нашего народу с каждым днем прибывало. Мы знакомились поближе друг с другом, знакомились и с роскошным нашим новосельем. Постоянных классов до официального открытия
Лицея не было, но некоторые профессора приходили заниматься с нами, предварительно испытывая силы каждого, и таким образом, знакомясь с нами, приучали нас,
в свою очередь, к себе.
Настало, наконец, 19 октября — день, назначенный для открытия
Лицея. Этот день, памятный нам, первокурсным, не раз был воспет Пушкиным
в незабываемых его для нас стихах, знакомых больше или меньше и всей читающей публике.
Торжество началось молитвой.
В придворной церкви служили обедню и молебен с водосвятием. Мы на хорах присутствовали при служении. После молебна духовенство со святой водою пошло
в Лицей, где окропило нас и все заведение.
Слышал даже, что и
в Лицее при императоре Николае разрешено наказывать с родительскою нежностью лозою смирения.)
В продолжение всей речи ни разу не было упомянуто о государе: это небывалое дело так поразило и понравилось императору Александру, что он тотчас прислал Куницыну владимирский крест — награда, лестная для молодого человека, только что возвратившегося, перед открытием
Лицея, из-за границы, куда он был послан по окончании курса
в Педагогическом институте, и назначенного
в Лицей на политическую кафедру.
Осмотрев заведение, гости
Лицея возвратились к нам
в столовую и застали нас усердно трудящимися над супом с пирожками.
Смотри, Костя, учись хорошенько!» [При публикации Записок
в 1859 г. рассказ о непристойном поведении царского брата, Константина Павловича,
в день торжественного акта по случаю открытия
Лицея был сильно изменен.
Сбросив парадную одежду, мы играли перед
Лицеем в снежки при свете иллюминации и тем заключили свой праздник, не подозревая тогда
в себе будущих столпов отечества, как величал нас Куницын, обращаясь
в речи к нам.
Этот почтенный человек не предвидел тогда, что ему придется быть директором
Лицея в продолжение трех первых выпусков.
Несознательно для нас самих мы начали
в Лицее жизнь совершенно новую, иную от всех других учебных заведений.
Мы призадумались, молча посмотрели друг на друга, потом начались между нами толки и даже рассуждения о незаконности такой меры стеснения, не бывшей у нас
в виду при поступлении
в Лицей.
Теперь, разбирая беспристрастно это неприятное тогда нам распоряжение, невольно сознаешь, что
в нем-то и зародыш той неразрывной, отрадной связи, которая соединяет первокурсных
Лицея.
Для
Лицея отведен был огромный, четырехэтажный флигель дворца, со всеми принадлежащими к нему строениями. Этот флигель при Екатерине занимали великие княжны: из них
в 1811 году одна только Анна Павловна оставалась незамужнею.
В нижнем этаже помещалось хозяйственное управление и квартиры инспектора, гувернеров и некоторых других чиновников, служащих при
Лицее.
Во втором — столовая, больница с аптекой и конференц-зала с канцелярией;
в третьем — рекреационная зала, классы (два с кафедрами, один для занятий воспитанников после лекций), физический кабинет, комната для газет и журналов и библиотека
в арке, соединяющей
Лицей со дворцом чрез хоры придворной церкви.
Слишком долго рассказывать преступление этого парня; оно же и не идет к делу. [Лицейский врач Пешель обозначен
в рукописи Пущина только буквою «П.». Лицейский служитель Сазонов за два года службы
в Лицее совершил
в Царском Селе 6 или 7 убийств.]
Не пугайтесь! Я не поведу вас этой длинной дорогой, она нас утомит. Не станем делать изысканий; все подробности вседневной нашей жизни, близкой нам и памятной, должны остаться достоянием нашим; нас, ветеранов
Лицея, уже немного осталось, но мы и теперь молодеем, когда, собравшись, заглядываем
в эту даль. Довольно, если припомню кой-что, где мелькает Пушкин
в разных проявлениях.
Естественно, он был во главе литературного движения, сначала
в стенах
Лицея, потом и вне его,
в некоторых современных московских изданиях.
Сегодня расскажу вам историю гоголь-моголя, которая сохранилась
в летописях
Лицея. Шалость приняла сериозный характер и могла иметь пагубное влияние и на Пушкина и на меня, как вы сами увидите.
В журнале «Лицейский мудрец» (1815, № 3) об этом — «Письмо к издателю»; по сходству «Письма» с текстом Записок К. Я. Грот полагает, что оно принадлежит Пущину («Пушкинский
Лицей», СПб. 1911, стр. 291).]
Это привлекало гулявших
в саду, разумеется и нас; l'inevitable Lycée, [Неминуемый, неизбежный
Лицей (франц.).] как называли иные нашу шумную движущуюся толпу.
Случалось, встретясь с нею
в темных переходах коридора, и полюбезничать — она многих из нас знала, да и кто не знал
Лицея, который мозолил глаза всем
в саду?
В доме его мы знакомились с обычаями света, ожидавшего нас у порога
Лицея, находили приятное женское общество.
Энгельгардт испугался и напрямик просил императора оставить
Лицей, [То есть Энгельгардт просил уволить его из
Лицея.] если
в нем будет ружье.
[Выпускные экзамены первого курса лицеистов происходили
в 1817 г.] Тут мы уже начали готовиться к выходу из
Лицея.
9 июня был акт. Характер его был совершенно иной: как открытие
Лицея было пышно и торжественно, так выпуск наш тих и скромен.
В ту же залу пришел император Александр
в сопровождении одного тогдашнего министра народного просвещения князя Голицына. Государь не взял с собой даже князя П. М. Волконского, который, как все говорили, желал быть на акте.
В тот же день, после обеда, начали разъезжаться: прощаньям не было конца. Я, больной, дольше всех оставался
в Лицее. С Пушкиным мы тут же обнялись на разлуку: он тотчас должен был ехать
в деревню к родным; я уж не застал его, когда приехал
в Петербург.
В Могилеве, на станции, встречаю фельдъегеря, разумеется, тотчас спрашиваю его: не знает ли он чего-нибудь о Пушкине. Он ничего не мог сообщить мне об нем, а рассказал только, что за несколько дней до его выезда сгорел
в Царском Селе
Лицей, остались одни стены и воспитанников поместили во флигеле. [Пожар
в здании
Лицея был 12 мая.] Все это вместе заставило меня нетерпеливо желать скорей добраться до столицы.
Во всем поэтический беспорядок, везде разбросаны исписанные листы бумаги, всюду валялись обкусанные, обожженные кусочки перьев (он всегда с самого
Лицея писал обглодками, которые едва можно было держать
в пальцах).
Пушкин заставил меня рассказать ему про всех наших первокурсных
Лицея, потребовал объяснения, каким образом из артиллеристов я преобразовался
в Судьи. Это было ему по сердцу, он гордился мною и за меня! Вот его строфы из «Годовщины 19 октября» 1825 года, где он вспоминает, сидя один, наше свидание и мое судейство...
Иныне здесь,
в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада, //…………………………………… //…Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты
в день его
Лицея превратил. //………………………………………
Ты, освятив тобой избранный сан,
Ему
в очах общественного мненья
Завоевал почтение граждан.
Среди молодой своей команды няня преважно разгуливала с чулком
в руках. Мы полюбовались работами, побалагурили и возвратились восвояси. Настало время обеда. Алексей хлопнул пробкой, начались тосты за Русь, за
Лицей, за отсутствующих друзей и за нее. [За нее — за революцию.] Незаметно полетела
в потолок и другая пробка; попотчевали искрометным няню, а всех других — хозяйской наливкой. Все домашнее население несколько развеселилось; кругом нас стало пошумнее, праздновали наше свидание.
—
Лицей в том числе для меня…
Вы имеете полное право, почтенный друг Егор Антонович, быть недовольным мною: нужна испытанная ваша доброта, чтобы простить мне с лишком трехмесячное мое молчание, до сих пор не благодарил вас за письмо ваше на лицейском листке, [Бумага с литографированным видом
Лицея.] которое меня встретило
в Тобольске.
Скажите мой дружеский привет нашим друзьям
Лицея — я недавно получил доброе письмецо от Вольховского, который чудесно действует
в Каменке: они поселились там доброй семьей.
[Пущина навещали
в Сибири все воспитанники
Лицея последующих выпусков.
Вы еще
в Лицее познакомили меня с этой дельной книгой.
Бывало,
в Лицее в этот день
в столовой вместо казенного чая стоят чашки, наполненные кофеем со стопкой сухарей, и вся артель пьет с поздравлением приготовление Левонтия Кемерского.
Пришла пора идти купаться
в Тобол. Это одно из самых приятных развлечений. У нас есть ванна, но как-то плохо устроена. Пришлите мне рисунок и разрез чего-нибудь порядочного
в этом роде, чтоб она была разделена на две половины и была устроена на барке, а не на плоту, где с ящиком как-то неудобно. Может быть, мы весной справим новую купальню. Это для всего города приятно. Одна половина будет мужская, а другая — женская. Плавать я не умею, хоть
в Лицее нас учили, и потому я барахтаюсь
в ванне. Прощайте.
Когда приближалось мое сорокалетие, я просил его прислать мне календарь с отметками и тут только узнал, что незаметным образом прожил год, который
в официальных моих актах был скрыт при моем поступлении
в Лицей.
Обними всех наших ветеранов старого
Лицея. — Константину Данзасу должен был дать весточку обо мне некто Кроль, молодой человек, очень милый, ему знакомый, который недавно здесь проезжал из Иркутска. Бориса расцелуй за меня и когда-нибудь,
в свободную минуту от дел казенных, порадуй меня словечком. Случаи писать бывают.