Неточные совпадения
Жизнь наша лицейская сливается с политическою эпохою народной жизни русской: приготовлялась гроза 1812
года. Эти события сильно отразились на нашем детстве. Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого Лицея; мы всегда были тут, при их появлении, выходили даже во
время классов, напутствовали воинов сердечною молитвой, обнимались с родными и знакомыми — усатые гренадеры из рядов благословляли нас крестом. Не одна слеза тут пролита.
Так вспоминал Пушкин это
время в 1815
году в стихах на возвращение императора из Парижа.
Впрочем, придет
время, когда она опять будет писать — через
год и восемь с половиною месяцев мы поедем на поселение.
Благодаря бога, до сих пор не имел случая на себя жаловаться, и сам столько
лет находил в себе силы, то без сомнения теперь не
время беспокоиться о том, что рано или поздно должно со мной случиться.
Почтенный друг Егор Антонович, кажется, вы нарочно медлили отправлением вашей грамотки, чтобы она дошла до меня около того
времени, когда чувства и мысли мои больше обыкновенного с вами и с товарищами первых моих
лет.
Насчет пособия, выдаваемого из казны, которого до этого
времени ни он, ни другие не получают, я нисколько не удивляюсь, потому что и здесь оно выдается несколько месяцев по истечении
года, за который следует.
Скоро будет отсюда случай к вам, я к тому
времени приготовлю все, что мне поручали в Ялуторовске. С почтой невозможно отправить заветных рукописей. По-моему бы и можно, но вы будете называть меня неосторожным человеком, и я не хочу в мои преклонные
лета заслужить такого мнения.
В конце августа или в начале сентября, если все будет благополучно, пускаюсь в ваши страны: к тому
времени получится разрешение от князя, к которому я отправил 31 июля мое просительное письмо с лекарским свидетельством. Недели две или три пробуду у вас. Вы примите меня под вашу крышу. О многом потолкуем — почти два
года как мы не видались…
Слава богу,
время не останавливается: скоро минет двадцать
лет сибирским, разного рода, существованиям.
Если б мне сказали в 1826
году, что я доживу до сегодняшнего дня и пройду через все тревоги этого промежутка
времени, то я бы никогда не поверил и не думал бы найти в себе возможность все эго преодолеть.
Малютка наша Аннушка мешает иногда нашим занятиям, но приятно и с ней повозиться. Ей скоро три
года. Понятливая, не глупая девочка. Со
временем, если бог даст ей и нам здоровья, возня с ней будет еще разнообразнее и занимательнее.
Дом занимаем порядочный, вдовы Бронниковой, которая позволяет нам на свой счет делать всевозможные поправки, и за это позволение берет 250 рублей в
год. Наружность нечто вроде станции в России, но расположение удобно. Для нас ничего лучшего не нужно. Каждому можно быть у себя, и есть место, где можно быть вместе. [В доме Бронникова Пущин жил вместе с Е. П. Оболенским — до женитьбы последнего на В. С. Барановой.] Не перехожу сегодня на другую страницу.
Время обедать.
Все это вместе в продолжение стольких
лет было бы полезно краю и на будущее
время.
Однако прощайте, почтенный друг. Вы, я думаю, и не рады, что заставили меня от
времени до
времени на бумаге беседовать с вами, как это часто мне случалось делать мысленно. Не умею отвыкнуть от вас и доброго вашего семейного круга, с которым я сроднился с первых моих
лет. Желаю вам всех возможных утешений. Если когда-нибудь вздумаете мне написать, то посылайте письма Матрене Михеевне Мешалкиной в дом Бронникова. Это скорее доходит. Крепко жму вашу руку.
«1846
года января дня, в присутствии ялуторовского полицейского управления, мы, нижеподписавшиеся, проживающие в городе Ялуторовске, находящиеся под надзором полиции государственные и политические преступники, выслушав предписание господина состоящего в должности тобольского гражданского губернатора, от 8 числа настоящего месяца, за № 18, дали эту подписку в том, что обязываемся не иметь у себя дагерротипов и что в настоящее
время таковых у себя не имеем.
У нас все в известном тебе порядке. В жары я большею частью сижу дома, вечером только пускаюсь в поход. Аннушка пользуется
летом сколько возможно, у нее наверху прохладно и мух нет. Видаемся мы между собой попрежнему, у каждого свои занятия — коротаем
время, как кто умеет. Слава богу, оно не останавливается.
Вследствие этого я хотел было написать письмо между двух линеек, как, бывало, мы писали дедушке поздравительные письма, но совестно стало: слишком ребяческая шутка и так же несвойственно моим
летам, как и замечание о почерке, который, впрочем, довольно долгое
время находят возможность разбирать.
Батенков привезен в 846-м
году в Томск, после 20-летнего заключения в Алексеевском равелине. Одиночество сильно на него подействовало, но здоровье выдержало это тяжелое испытание — он и мыслью теперь начинает освежаться. От
времени до
времени я имею от него известия. [Тогда же Пущин писал Я. Д. Казимирскому: «Прошу некоторых подробностей о Гавриле Степановиче [Батенькове]. Как вы его нашли? Каково его расположение духа? Это главное: все прочее — вздор». См. дальше письма Пущина к Батенькову.]
…Все прочее старое по-старому — в доказательство этой истины мне 4-го числа минет 50
лет. Прошу не шутить. Это дело не шуточное. Доживаю, однако, до замечательного
времени. Правда, никакой политик не предугадает, что из всего этого будет, но нельзя не сознаться, что быстрота событий изумительная… Я как будто предчувствовал, выписал «Journal des Débats» [Французская политическая газета.] вместо всех русских литературных изданий…
Спасибо тебе, милый друг Тони, за твои строки: с удовольствием прочел твой рассказ, из которого вижу, что ты проводишь
время с пользою и приятностию. Познакомь меня с новым твоим наставником и уверь его, что я сердечно благодарен ему за все попечения об тебе. Ты должен стараться в этот последний
год хорошенько приготовиться к экзамену, чтобы при поступлении в училище получить полные баллы.
Давно я прочел твой листок, добрый друг Матюшкин, давно поблагодарил тебя за него, но еще не откликнулся тебе, — тебе, впрочем, давно сказали добрые мои сестры, что я в марте месяце порадован был твоим письменным воспоминанием. С тех пор много
времени прошло, но мы такими сроками отсчитываем
время, что эта отсрочка нипочем, особенно когда независимо от
годов верна лицейская дружба. С этой уверенностию можно иногда и молча понимать друг друга.
И точно, как вы говорите, в это
время еще образовалась ваканция: в Минусинске в генваре нынешнего
года новая могила: умер не знакомый вам А. И. Тютчев. С ним теперь 63 с деревянными крестами. А кто знает, может быть, и еще кто-нибудь исчез. Довольно некролочествовать.
Не хочется уехать, не распорядившись делами артели. Сегодня получил от Трубецкого письмо, в котором он говорит следующее: «В делах артели я участвую на половину того, что вы посылаете Быстрицкому; а так как в прошлом
году я ничего не давал, то я это заменю в нынешнем; выдайте ему все суммы сполна, считая, как вы мне указали, к 26 августа, — следовательно, он будет обеспечен по такое же число будущего 1859
года, а к тому
времени, если будем живы, спишемся с вами…»
Знакомство и сношения могли быть в 15, 19 и 20-м
году. Я смутно вспоминаю это
время. Тогда сам я не был знаком ни с Кондратием, ни с Марлинским. При свидании все это разберем по косточкам. Теперь решительно не об этом думаю. Скопилось много разных дел. Почта не ждет…