Цитаты со словом «о»
Если б паче всякого чаяния матушка родила дочь, то батюшка объявил бы куда следовало
о смерти неявившегося сержанта, и дело тем бы и кончилось.
Под его надзором на двенадцатом году выучился я русской грамоте и мог очень здраво судить
о свойствах борзого кобеля.
Мысль
о скорой разлуке со мною так поразила матушку, что она уронила ложку в кастрюльку и слезы потекли по ее лицу. Напротив того, трудно описать мое восхищение. Мысль о службе сливалась во мне с мыслями о свободе, об удовольствиях петербургской жизни. Я воображал себя офицером гвардии, что, по мнению моему, было верхом благополучия человеческого.
Служба,
о которой за минуту думал я с таким восторгом, показалась мне тяжким несчастьем.
Кажется, ни батюшка, ни дедушка пьяницами не бывали;
о матушке и говорить нечего: отроду, кроме квасу, в рот ничего не изволила брать.
Рачитель (книжн., устар.) — человек, заботящийся
о чем-либо, ведающий чем-либо.] приказал отдать мальчику сто рублей.
Я слыхал
о тамошних метелях и знал, что целые обозы бывали ими занесены. Савельич, согласно со мнением ямщика, советовал воротиться. Но ветер показался мне не силен; я понадеялся добраться заблаговременно до следующей станции и велел ехать скорее.
Савельич охал, поминутно толкаясь
о мои бока.
Я тихонько подхожу к постеле; матушка приподымает полог и говорит: «Андрей Петрович, Петруша приехал; он воротился, узнав
о твоей болезни; благослови его».
Я хотел бежать… и не мог; комната наполнилась мертвыми телами; я спотыкался
о тела и скользил в кровавых лужах…
Я ничего не мог тогда понять из этого воровского разговора; но после уж догадался, что дело шло
о делах Яицкого войска, в то время только что усмиренного после бунта 1772 года.
Нельзя было и подумать
о продолжении пути.
— Он пошел в свою сторону, а я отправился далее, не обращая внимания на досаду Савельича, и скоро позабыл
о вчерашней вьюге, о своем вожатом и о заячьем тулупе.
Вчера узнал я
о вашем приезде; желание увидеть, наконец, человеческое лицо так овладело мною, что я не вытерпел.
Незаметным образом я привязался к доброму семейству, даже к Ивану Игнатьичу, кривому гарнизонному поручику,
о котором Швабрин выдумал, будто бы он был в непозволительной связи с Василисой Егоровной, что не имело и тени правдоподобия; но Швабрин о том не беспокоился.
Всегдашние шутки его насчет семьи коменданта мне очень не нравились, особенно колкие замечания
о Марье Ивановне.
Я отвел его в сторону и уведомил его
о своем разговоре с Иваном Игнатьичем.
За одно слово,
о котором через неделю верно б они позабыли, они готовы резаться и жертвовать не только жизнию, но и совестию, и благополучием тех, которые…
Швабрин пришел ко мне; он изъявил глубокое сожаление
о том, что случилось между нами; признался, что был кругом виноват, и просил меня забыть о прошедшем.
Пренебрежение, с каким он упоминал
о Марье Ивановне, казалось мне столь же непристойным, как и несправедливым.
Мысль
о переведении моем из Белогорской крепости меня ужасала; но всего более огорчило меня известие о болезни матери.
Но кто же брал на себя труд уведомить отца моего
о моем поведении?
Но он, казалось, обо мне не слишком заботился; а Иван Кузмич не почел за нужное рапортовать
о моем поединке.
Прежде нежели приступлю к описанию странных происшествий, коим я был свидетель, я должен сказать несколько слов
о положении, в котором находилась Оренбургская губерния в конце 1773 года.
А пуще всего содержите все это в тайне, чтоб в крепости никто не мог
о том узнать преждевременно.
Раздав сии повеления, Иван Кузмич нас распустил. Я вышел вместе со Швабриным, рассуждая
о том, что мы слышали. «Как ты думаешь, чем это кончится?» — спросил я его. «Бог знает, — отвечал он, — посмотрим. Важного покамест еще ничего не вижу. Если же…» Тут он задумался и в рассеянии стал насвистывать французскую арию.
Несмотря на все наши предосторожности, весть
о появлении Пугачева разнеслась по крепости.
Василиса Егоровна увидела коварство своего мужа; но, зная, что ничего от него не добьется, прекратила свои вопросы и завела речь
о соленых огурцах, которые Акулина Памфиловна приготовляла совершенно особенным образом.
Во всю ночь Василиса Егоровна не могла заснуть и никак не могла догадаться, что бы такое было в голове ее мужа,
о чем бы ей нельзя было знать.
Тут Иван Игнатьич заметил, что проговорился, и закусил язык. Но уже было поздно. Василиса Егоровна принудила его во всем признаться, дав ему слово не рассказывать
о том никому.
Вскоре все заговорили
о Пугачеве. Толки были различны. Комендант послал урядника с поручением разведать хорошенько обо всем по соседним селениям и крепостям. Урядник возвратился через два дня и объявил, что в степи верст за шестьдесят от крепости видел он множество огней и слышал от башкирцев, что идет неведомая сила. Впрочем, не мог он сказать ничего положительного, потому что ехать далее побоялся.
Мы собрались опять. Иван Кузмич в присутствии жены прочел нам воззвание Пугачева, писанное каким-нибудь полуграмотным казаком. Разбойник объявлял
о своем намерении идти на нашу крепость; приглашал казаков и солдат в свою шайку, а командиров увещевал не супротивляться, угрожая казнию в противном случае. Воззвание написано было в грубых, но сильных выражениях и должно было произвести опасное впечатление на умы простых людей.
Все были поражены. «Ну, — сказал комендант, — видно, нам от него толку не добиться. Юлай, отведи башкирца в анбар. А мы, господа, кой
о чем еще потолкуем».
Мы стали рассуждать
о нашем положении, как вдруг Василиса Егоровна вошла в комнату, задыхаясь и с видом чрезвычайно встревоженным.
— Послушайте, Иван Кузмич! — сказал я коменданту. — Долг наш защищать крепость до последнего нашего издыхания; об этом и говорить нечего. Но надобно подумать
о безопасности женщин. Отправьте их в Оренбург, если дорога еще свободна, или в отдаленную, более надежную крепость, куда злодеи не успели бы достигнуть.
— У Акулины Памфиловны, — отвечала комендантша. — Ей сделалось дурно, как услышала
о взятии Нижнеозерной; боюсь, чтобы не занемогла. Господи владыко, до чего мы дожили!
Что бы со мною ни было, верь, что последняя моя мысль и последняя молитва будет
о тебе!» Маша рыдала, прильнув к моей груди.
Я стал читать про себя молитву, принося богу искреннее раскаяние во всех моих прегрешениях и моля его
о спасении всех близких моему сердцу.
В эту минуту не могу сказать, чтоб я обрадовался своему избавлению, не скажу, однако ж, чтоб я
о нем и сожалел.
Неизвестность
о судьбе Марьи Ивановны пуще всего меня мучила.
Разговор шел об утреннем приступе, об успехе возмущения и
о будущих действиях.
Я пришел к себе на квартиру и нашел Савельича, горюющего по моем отсутствии. Весть
о свободе моей обрадовала его несказанно. «Слава тебе, владыко! — сказал он перекрестившись. — Чем свет оставим крепость и пойдем куда глаза глядят. Я тебе кое-что заготовил; покушай-ка, батюшка, да и почивай себе до утра, как у Христа за пазушкой».
Молодой малый в капральском мундире проворно подбежал к Пугачеву. «Читай вслух», — сказал самозванец, отдавая ему бумагу. Я чрезвычайно любопытствовал узнать,
о чем дядька мой вздумал писать Пугачеву. Обер-секретарь громогласно стал по складам читать следующее...
— Виноват: обмолвился, — отвечал Савельич. — Злодеи не злодеи, а твои ребята таки пошарили да порастаскали. Не гневись: конь и
о четырех ногах да спотыкается. Прикажи уж дочитать.
Ты можешь нам дать верные сведения
о бездельнике Пугачеве и об его войске.
Он стал расспрашивать меня
о судьбе Ивана Кузмича, которого называл кумом, и часто прерывал мою речь дополнительными вопросами и нравоучительными замечаниями, которые, если и не обличали в нем человека сведущего в военном искусстве, то по крайней мере обнаруживали сметливость и природный ум.
Все мнения оказались противными моему. Все чиновники говорили
о ненадежности войск, о неверности удачи, об осторожности и тому подобном. Все полагали, что благоразумнее оставаться под прикрытием пушек, за крепкой каменной стеною, нежели на открытом поле испытывать счастие оружия. Наконец генерал, выслушав все мнения, вытряхнул пепел из трубки и произнес следующую речь...
— Но, государи мои, — продолжал он, выпустив, вместе с глубоким вздохом, густую струю табачного дыму, — я не смею взять на себя столь великую ответственность, когда дело идет
о безопасности вверенных мне провинций ее императорским величеством, всемилостивейшей моею государыней. Итак, я соглашаюсь с большинством голосов, которое решило, что всего благоразумнее и безопаснее внутри города ожидать осады, а нападения неприятеля силой артиллерии и (буде окажется возможным) вылазками — отражать.
Чиновники в свою очередь насмешливо поглядели на меня. Совет разошелся. Я не мог не сожалеть
о слабости почтенного воина, который, наперекор собственному убеждению, решался следовать мнениям людей несведущих и неопытных.
Цитаты из русской классики со словом «о»
Предложения со словом «о»
- Порой мне кажется, что мы на подсознательном уровне можем чувствовать то, что другие люди думают о представлении, и это помогает нам лучше сосредоточиться на собственных ощущениях.
- Мы, авторы этой книги, – семейные психотерапевты с многолетним опытом работы – знаем о вопросах воспитания не понаслышке.
- Может быть, кто-то из знакомых расскажет о мыслях, которые я стараюсь донести до читателей, и вы вспомните, что у вас есть эта книга.
- (все предложения)
Значение слова «о»
О1, нескл., ср. Название пятнадцатой буквы русского алфавита.
О2, ОБ и ОБО, предлог с винительным и предложным падежами. I. С винительным падежом. 1. Употребляется при обозначении предмета, с которым кто-, что-л. соприкасается или сталкивается при движении, действии.
О3, междом. 1. Употребляется для усиления экспрессивности высказывания. (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова О
Афоризмы русских писателей со словом «о»
- О, богатые возможности, дивные достижения таятся в слове…
- Такие мы все. Вспоминаем друг о друге к концу жизни, когда кто тяжело заболеет или помрет. Вот тогда вдруг становится всем нам ясно, кого потеряли, каким он был, чем славен, какие дела совершил.
- Любой народ, велик ли он числом, мал ли, всегда талантлив, и о величии его мы в конечном счете судим по духовным ценностям, накопленным им на протяжении веков.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно