Неточные совпадения
Своим пенатам возвращенный,
Владимир Ленский посетил
Соседа памятник смиренный,
И вздох он пеплу посвятил;
И долго сердцу грустно было.
«Poor Yorick! — молвил он уныло, —
Он на руках меня держал.
Как часто в детстве я играл
Его Очаковской медалью!
Он Ольгу прочил за меня,
Он говорил: дождусь ли дня?..»
И,
полный искренней
печалью,
Владимир тут же начертал
Ему надгробный мадригал.
Слова его падали, точно крупные капли дождя,
полные печали, лицо сморщилось, как при зубной боли, и глаза, часто мигая, казалось, готовились плакать.
Недаром сны ее ласкали, // Недаром он являлся ей, // С глазами,
полными печали, // И чудной нежностью речей.
Но вот уже разошлись по Иерусалиму верующие и скрылись в домах, за стенами, и загадочны стали лица встречных. Погасло ликование. И уже смутные слухи об опасности поползли в какие-то щели, пробовал сумрачный Петр подаренный ему Иудою меч. И все печальнее и строже становилось лицо учителя. Так быстро пробегало время и неумолимо приближало страшный день предательства. Вот прошла и последняя вечеря,
полная печали и смутного страха, и уже прозвучали неясные слова Иисуса о ком-то, кто предаст его.
Неточные совпадения
И есть всегда несоответствие между этой надеждой и настоящим,
полным разочарований, страданий и
печалей, настоящим, в котором жизнь ущерблена.
Но вот, внезапно, среди звуков,
полных тихой
печали, прорвались первые ноты песни слепых.
Мало-помалу Катя довела его до ужасной
печали и до
полного раскаяния; он сидел подле нас, смотря в землю, уже ничего не отвечая, совершенно уничтоженный и с страдальческим выражением в лице.
В подземелье, в темном углу, на лавочке лежала Маруся. Слово «смерть» не имеет еще
полного значения для детского слуха, и горькие слезы только теперь, при виде этого безжизненного тела, сдавили мне горло. Моя маленькая приятельница лежала серьезная и грустная, с печально вытянутым личиком. Закрытые глаза слегка ввалились и еще резче оттенились синевой. Ротик немного раскрылся, с выражением детской
печали. Маруся как будто отвечала этою гримаской на наши слезы.
Сумасшествия у него не находили, но он действительно был нервно расстроен, уныл и все писал стихи во вкусе известного тогда мрачного поэта Эдуарда Губера. В разговорах он здраво отвечал на всякие вопросы, исключая вопроса о службе и о честности. Все, что касалось этого какою бы то ни было стороной, моментально выводило его из спокойного состояния и доводило до исступления, в котором он страстно выражал свою
печаль об утрате веры к людям и
полную безнадежность возвратить ее через кого бы то ни было.