Неточные совпадения
Татьяна в лес; медведь
за нею;
Снег рыхлый по колено ей;
То длинный сук ее
за шею
Зацепит вдруг, то из ушей
Златые серьги вырвет силой;
То в хрупком снеге с ножки милой
Увязнет мокрый башмачок;
То выронит она платок;
Поднять ей некогда; боится,
Медведя слышит
за собой,
И даже трепетной рукой
Одежды край
поднять стыдится;
Она бежит, он всё вослед,
И сил уже бежать ей нет.
Быть может, он для блага мира
Иль хоть для славы был рожден;
Его умолкнувшая лира
Гремучий, непрерывный звон
В веках
поднять могла. Поэта,
Быть может, на ступенях света
Ждала высокая ступень.
Его страдальческая тень,
Быть может, унесла с
собоюСвятую тайну, и для нас
Погиб животворящий глас,
И
за могильною чертою
К ней не домчится гимн времен,
Благословение племен.
Действительно, через площадь, мимо здания заводоуправления, быстро катился громадный дорожный дормез, запряженный четверней. За ним, заливаясь почтовыми колокольчиками, летели пять троек,
поднимая за собой тучу пыли. Миновав заводоуправление, экипажи с грохотом въехали на мощеный двор господского дома.
Болдухины написали самое ласковое письмо к Солобуевым, просили камердинера на словах передать их радость дорогим гостям, буфетчик поднес ему третью рюмку сладкой водки, — и опять зазвенел колокольчик, застукала телега,
подняв за собою пыль вдоль длинной болдухинской улицы, и уехал бойкий камердинер.
А общественники — рядовой мужик, рядовая баба, землеробы наши смиренные — всё больше мозглявенькие, хворенькие, изработались, забиты нуждой и голоса никогда не
поднимут за себя — верно?
Неточные совпадения
«Там видно будет», сказал
себе Степан Аркадьич и, встав, надел серый халат на голубой шелковой подкладке, закинул кисти узлом и, вдоволь забрав воздуха в свой широкий грудной ящик, привычным бодрым шагом вывернутых ног, так легко носивших его полное тело, подошел к окну,
поднял стору и громко позвонил. На звонок тотчас же вошел старый друг, камердинер Матвей, неся платье, сапоги и телеграмму. Вслед
за Матвеем вошел и цирюльник с припасами для бритья.
Предсказание Марьи Николаевны было верно. Больной к ночи уже был не в силах
поднимать рук и только смотрел пред
собой, не изменяя внимательно сосредоточенного выражения взгляда. Даже когда брат или Кити наклонялись над ним, так, чтоб он мог их видеть, он так же смотрел. Кити послала
за священником, чтобы читать отходную.
Но это говорили его вещи, другой же голос в душе говорил, что не надо подчиняться прошедшему и что с
собой сделать всё возможно. И, слушаясь этого голоса, он подошел к углу, где у него стояли две пудовые гири, и стал гимнастически
поднимать их, стараясь привести
себя в состояние бодрости.
За дверью заскрипели шаги. Он поспешно поставил гири.
Гриша обедал в столовой, но
за особенным столиком; он не
поднимал глаз с своей тарелки, изредка вздыхал, делал страшные гримасы и говорил, как будто сам с
собою: «Жалко!.. улетела… улетит голубь в небо… ох, на могиле камень!..» и т. п.
Сам с своими козаками производил над ними расправу и положил
себе правилом, что в трех случаях всегда следует взяться
за саблю, именно: когда комиссары [Комиссары — польские сборщики податей.] не уважили в чем старшин и стояли пред ними в шапках, когда поглумились над православием и не почтили предковского закона и, наконец, когда враги были бусурманы и турки, против которых он считал во всяком случае позволительным
поднять оружие во славу христианства.