— Не жалею я их, сударь, — отвечал городничий, делая строгую
мину, — не люблю я с ними шутки шутить. Сам губернатор старика хромого городничего знает.
— Не дела моего исполнить не могу — это только напрасные обиды их против меня, — продолжал Григорий Васильев, — а что я человек, может быть, опасный — это может быть… — присовокупил он с многозначительной
миной.
Куда стремился Калинович — мы знаем, и, глядя на него, нельзя было не подумать, что богу еще ведомо, чья любовь стремительней: мальчика ли неопытного, бегущего с лихорадкой во всем теле, с пылающим лицом и с поэтически разбросанными кудрями на тайное свидание, или человека с солидно выстриженной и поседелой уже головой, который десятки лет прожил без всякой уж любви в мелких служебных хлопотах и дрязгах, в ненавистных для души поклонах, в угнетении и наказании подчиненных, — человека, который по опыту жизни узнал и оценил всю чарующую прелесть этих тайных свиданий, этого сродства душ, столь осмеянного практическими людьми, которые, однако, платят иногда сотни тысяч, чтоб воскресить хоть фальшивую тень этого сердечного сродства с какой-нибудь не совсем свежей, немецкого или испанского происхождения, m-lle
Миной.
— Ничего!.. Комплот… заговор составлен против меня. Я недаром ее застал у него… Вон оно откуда все это идет!.. Целая галерея, я думаю,
мин и подкопов подведена теперь, чтоб разом взорвать меня… Поглядим… посмотрим… — говорил он, как-то странно пожимая плечами.