— Был милостив, мой друг, а нынче нет! Милостив, милостив, а тоже с расчетцем: были мы хороши — и нас царь небесный жаловал; стали дурны — ну и не прогневайтесь! Уж я что думаю: не бросить ли все
за добра ума. Право! выстрою себе избушку около папенькиной могилки, да и буду жить да поживать!
— То-то в шифоньерке. Целы ли? долго ли до греха! Приезжаешь ты по ночам, бросаешь зря… Отдала бы,
за добра ума, их мне на сохранение, а я тебе, когда понадобится, выдавать буду.
Неточные совпадения
— Кто же иные? Скажи, ядовитая змея, уязви, ужаль: я, что ли? Ошибаешься. А если хочешь знать правду, так я и тебя научил любить его и чуть не довел до
добра. Без меня ты бы прошла мимо его, не заметив. Я дал тебе понять, что в нем есть и
ума не меньше других, только зарыт, задавлен он всякою дрянью и заснул в праздности. Хочешь, я скажу тебе, отчего он тебе дорог,
за что ты еще любишь его?
— Смейся, смейся! — говорил кузнец, выходя вслед
за ними. — Я сам смеюсь над собою! Думаю, и не могу вздумать, куда девался
ум мой. Она меня не любит, — ну, бог с ней! будто только на всем свете одна Оксана. Слава богу, дивчат много хороших и без нее на селе. Да что Оксана? с нее никогда не будет
доброй хозяйки; она только мастерица рядиться. Нет, полно, пора перестать дурачиться.
Трудно было примириться детскому
уму и чувству с мыслию, что виденное мною зрелище не было исключительным злодейством, разбоем на большой дороге,
за которое следовало бы казнить Матвея Васильича как преступника, что такие поступки не только дозволяются, но требуются от него как исполнение его должности; что самые родители высеченных мальчиков благодарят учителя
за строгость, а мальчики будут благодарить со временем; что Матвей Васильич мог браниться зверским голосом, сечь своих учеников и оставаться в то же время честным,
добрым и тихим человеком.
Белугин (вынимает из жилетки серебряную луковицу). Да-с; теперича будет часика три, как дожидаемся… (К Скопищеву.) А что, Егор Иваныч, видно, убраться отселева
за добра-ума.
А угодник и наименовал того попика, что
за пьянство места лишен, и сам удалился; а владыко проснулись и думают: «К чему это причесть; простой это сон, или мечтание, или духоводительное видение?» И стали они размышлять и, как муж
ума во всем свете именитого, находят, что это простой сон, потому что статочное ли дело, что святой Сергий, постник и
доброго, строгого жития блюститель, ходатайствовал об иерее слабом, творящем житие с небрежением.