Неточные совпадения
Его, по преимуществу, волновало то, что он слыхал названия: «
сцена», «ложи», «партер», «
занавес»; но что такое собственно это было, и как все это соединить и расположить, он никак не мог придумать того в своем воображении.
Она появлялась еще несколько раз на
сцене; унесена была, наконец, другими русалками в свое подземное царство; затем — перемена декорации, водяной дворец, бенгальский огонь, и
занавес опустился.
Повесили наконец и передний
занавес. Симонов принялся его опускать и поднимать особенно приделанными бечевками на блоках. Павел (когда
занавес поднимался) входил и выходил со
сцены в нарисованные им двери, отворял и затворял им же нарисованные окна. Зрителей и на это зрелище набралось довольно: жена Симонова, Ванька, двое каких-то уличных мальчишек; все они ахали и дивились.
Когда потом
занавес открылся, и король с королевой, в сопровождении всего придворного кортежа, вышли на
сцену, Гамлет шел сзади всех. Он один был одет в траурное платье и, несмотря на эту простую одежду, сейчас же показался заметнее всех.
Неточные совпадения
У Омона Телепнева выступала в конце программы, разыгрывая незатейливую
сцену: открывался
занавес, и пред глазами «всей Москвы» являлась богато обставленная уборная артистки; посреди ее, у зеркала в три створки и в рост человека, стояла, спиною к публике, Алина в пеньюаре, широком, как мантия.
Аплодисмент снова раздался. Вице-губернатор отвернулся и стал смотреть на губернаторскую ложу. Впечатление этой
сцены было таково, что конец действия публика уже слушала в каком-то утомлении от перенесенных ощущений. Антракт перед четвертым действием тянулся довольно долго. Годнева просила не поднимать
занавеса. Заметно утомленная, сидела она на скамейке Неизвестного. Перед ней стоял Козленев с восторженным выражением в лице.
Студент, слушавший их внимательно, при этих словах как-то еще мрачней взглянул на них.
Занавес между тем поднялся, и кто не помнит, как выходил обыкновенно Каратыгин [Каратыгин Василий Андреевич (1802—1853) — русский актер-трагик, игра которого отличалась чрезвычайным рационализмом.] на
сцену? В «Отелло» в совет сенаторов он влетел уж действительно черным вороном, способным заклевать не только одну голубку, но, я думаю, целое стадо гусей. В райке и креслах захлопали.
Оркестр проиграл вальс,
занавес взвился опять… Поднялось опять на
сцене кривлянье да хныканье.
Во время первого антракта смотрю со
сцены в дырочку
занавеса. Публика — умная в провинции публика — почти уже уселась, как вдруг, стуча костылями и гремя шпорами и медалями, движется, возбуждая общее любопытство, коренастый, могучего вида молодой драгунский унтер-офицер, вольноопределяющийся, и садится во втором ряду.