Но если останусь я с ним… и потом
Он тайну узнает и спросит:
«Зачем не пошла ты за
бедным отцом?..» —
И слово укора мне бросит?
О, лучше в могилу мне заживо лечь,
Чем мужа лишить утешенья
И в будущем сына презренье навлечь…
Нет, нет! не хочу я презренья!..
Неточные совпадения
Увы! предсказанье его не сбылось!
Увидеться с
бедной женою
И с первенцем сыном
отцу довелось
Не здесь — не под кровлей родною!
Герой, выводивший своих сыновей
Туда, где смертельней сраженье, —
Не верю, чтоб дочери
бедной своей
Ты сам не одобрил решенья!»
_____
Вот что я подумала в долгую ночь,
И так я с
отцом говорила…
Ты мать потеряешь!»
И в горе упав на ручонки его
Лицом, я шептала, рыдая:
«Прости, что тебя, для
отца твоего,
Мой
бедный, покинуть должна я...
О детях в последнем письме говорят, что недели через три обещают удовлетворительный ответ. Значит, нужна свадьба для того, чтоб дети были дома. Бедная власть, для которой эти цыпушки могут быть опасны.
Бедный отец, который на троне, не понимает их положения. Бедный Погодин и бедная Россия, которые называют его царем-отцом!.. [Речь идет об «ура-патриотических» брошюрах М. П. Погодина.]
Бедный отец прощается не так, как богатый; он говорил сыну: «Иди, друг мой, ищи себе хлеба; я более для тебя ничего не могу сделать; пролагай свою дорогу и вспоминай нас!» И увидятся ли они, найдет ли он себе хлеб — все покрыто черной, тяжкой завесой…
Неточные совпадения
Маленькая горенка с маленькими окнами, не отворявшимися ни в зиму, ни в лето,
отец, больной человек, в длинном сюртуке на мерлушках и в вязаных хлопанцах, надетых на босую ногу, беспрестанно вздыхавший, ходя по комнате, и плевавший в стоявшую в углу песочницу, вечное сиденье на лавке, с пером в руках, чернилами на пальцах и даже на губах, вечная пропись перед глазами: «не лги, послушествуй старшим и носи добродетель в сердце»; вечный шарк и шлепанье по комнате хлопанцев, знакомый, но всегда суровый голос: «опять задурил!», отзывавшийся в то время, когда ребенок, наскуча однообразием труда, приделывал к букве какую-нибудь кавыку или хвост; и вечно знакомое, всегда неприятное чувство, когда вслед за сими словами краюшка уха его скручивалась очень больно ногтями длинных протянувшихся сзади пальцев: вот
бедная картина первоначального его детства, о котором едва сохранил он бледную память.
Дамы ухватились за руки, поцеловались и вскрикнули, как вскрикивают институтки, встретившиеся вскоре после выпуска, когда маменьки еще не успели объяснить им, что
отец у одной
беднее и ниже чином, нежели у другой.
— Пойдем, пойдем! — говорит
отец, — пьяные, шалят, дураки: пойдем, не смотри! — и хочет увести его, но он вырывается из его рук и, не помня себя, бежит к лошадке. Но уж
бедной лошадке плохо. Она задыхается, останавливается, опять дергает, чуть не падает.
Но
бедный мальчик уже не помнит себя. С криком пробивается он сквозь толпу к савраске, обхватывает ее мертвую, окровавленную морду и целует ее, целует ее в глаза, в губы… Потом вдруг вскакивает и в исступлении бросается с своими кулачонками на Миколку. В этот миг
отец, уже долго гонявшийся за ним, схватывает его, наконец, и выносит из толпы.
Среди кладбища каменная церковь, с зеленым куполом, в которую он раза два в год ходил с
отцом и с матерью к
обедне, когда служились панихиды по его бабушке, умершей уже давно и которую он никогда не видал.