И тихого ангела бог ниспослал
В подземные копи, — в мгновенье
И говор, и грохот работ замолчал,
И замерло словно движенье,
Чужие, свои — со слезами в глазах,
Взволнованны, бледны, суровы,
Стояли кругом. На недвижных ногах
Не издали звука оковы,
И в воздухе поднятый молот застыл…
Всё тихо — ни песни, ни речи…
Казалось, что каждый здесь с нами делил
И горечь, и счастие встречи!
Святая, святая была тишина!
Какой-то высокой печали,
Какой-то
торжественной думы полна.
У меня всю жизнь было отвращение к церемониям, к
торжественным собраниям, юбилеям, свадьбам, к условным риторическим речам, к мундирам, к орденам.
С этою-то радостною вестью Строгоновы приехали к Иоанну, и вскоре после них прибыло Ермаково посольство. Ликованье в городе было неслыханное. Во всех церквах служили молебны, все колокола звонили, как в светлое Христово воскресенье. Царь, обласкав Строгоновых, назначил
торжественный прием Ивану Кольцу.
Впрочем, это название не было официальным; в день снятия лесов назначено было
торжественное, с молебствием освящение «Магазина Елисеева и погреба русских и иностранных вин».
Все остались в каком-то поднятом, тихо
торжественном настроении. Точно после праздничного богослужения, после крестин или отъезда невесты у всех было полно на душе, все перебирали подробности и примыкали к грозному, безответному — «а что дальше?».