— Если у меня будет внук, маленький Привалов, все, что имею теперь и что буду иметь, — все оставлю ему одному… Пусть, когда вырастет большой, выкупит Шатровские заводы, а я умру спокойно. Голубчик, деточка, ведь с Сергеем
умрет последний из Приваловых!..
Черта между землей и небом потемнела, поля лежали синие, затянутые мглой, а белые прежде облака — теперь отделялись от туч какие-то рыжие или опаловые, и на них
умирали последние отблески дня, чтобы уступить молчаливой ночи.
Соседние дома были пустынны — обыватели или вымерли, или бежали. В доме, стоявшем совершенно рядом с домом Глобусова,
умирала последняя его обитательница — старуха. Она лежала, зачумленная, под окном, которое выходило на двор дома священника, и стонала.
Конечно, Гёте недосягаемо выше школьной односторонности: мы доселе стоим перед его грозной и величественной тенью с глубоким удивлением, с тем удивлением, с которым останавливаемся перед Лукзорским обелиском — великим памятником какой-то иной эпохи, великой, но прошлой [Не помню, в какой-то, недавно вышедшей в Германии, брошюре было сказано: «В 1832 году, в том замечательном году, когда
умер последний могиканин нашей великой литературы».
Неточные совпадения
Перечитываю
последнюю страницу: смешно! Я думал
умереть; это было невозможно: я еще не осушил чаши страданий и теперь чувствую, что мне еще долго жить.
Наконец
последняя дочь, остававшаяся с ним в доме,
умерла, и старик очутился один сторожем, хранителем и владетелем своих богатств.
Обнаруживала ли ими болеющая душа скорбную тайну своей болезни, что не успел образоваться и окрепнуть начинавший в нем строиться высокий внутренний человек; что, не испытанный измлада в борьбе с неудачами, не достигнул он до высокого состоянья возвышаться и крепнуть от преград и препятствий; что, растопившись, подобно разогретому металлу, богатый запас великих ощущений не принял
последней закалки, и теперь, без упругости, бессильна его воля; что слишком для него рано
умер необыкновенный наставник и нет теперь никого во всем свете, кто бы был в силах воздвигнуть и поднять шатаемые вечными колебаньями силы и лишенную упругости немощную волю, — кто бы крикнул живым, пробуждающим голосом, — крикнул душе пробуждающее слово: вперед! — которого жаждет повсюду, на всех ступенях стоящий, всех сословий, званий и промыслов, русский человек?
Много воды утекло с тех пор, много воспоминаний о былом потеряли для меня значение и стали смутными мечтами, даже и странник Гриша давно окончил свое
последнее странствование; но впечатление, которое он произвел на меня, и чувство, которое возбудил, никогда не
умрут в моей памяти.
Возле нее лежал ребенок, судорожно схвативший рукою за тощую грудь ее и скрутивший ее своими пальцами от невольной злости, не нашед в ней молока; он уже не плакал и не кричал, и только по тихо опускавшемуся и подымавшемуся животу его можно было думать, что он еще не
умер или, по крайней мере, еще только готовился испустить
последнее дыханье.