Оба побежали к нему. Он, поднявшись, сидел, облокотившись рукой, на кровати,
согнув свою длинную спину и низко опустив голову.
Подождав немного и смахнув пыль с сапогов толстым носовым платком, человек этот внезапно съежил глаза, угрюмо сжал губы,
согнул свою, и без того сутулую, спину и медленно вошел в гостиную.
Марья вышла с большой неохотой, а Петр Васильич подвинулся еще ближе к гостю, налил ему еще наливки и завел сладкую речь о глупости Мыльникова, который «портит товар». Когда машинист понял, в какую сторону
гнул свою речь тароватый хозяин, то отрицательно покачал головой. Ничего нельзя поделать. Мыльников, конечно, глуп, а все-таки никого в дудку не пускает: либо сам спускается, либо посылает Оксю.
О прочих членах семейства сказать определительного ничего нельзя, потому что они, очевидно, находятся под
гнетом своей maman, которая дает им ту или другую физиономию, по своему усмотрению. Несомненно только то, что все они снабжены разнообразнейшими талантами, а дочери, сверх того, в знак невинности, называют родителей не иначе, как «папасецка» и «мамасецка», и каким-то особенным образом подпрыгивают на ходу, если в числе гостей бывает новое и в каком-нибудь отношении интересное лицо.
Неточные совпадения
— Вот неразлучные, — прибавил Яшвин, насмешливо глядя на двух офицеров, которые выходили в это время из комнаты. И он сел подле Вронского,
согнув острыми углами
свои слишком длинные по высоте стульев стегна и голени в узких рейтузах. — Что ж ты вчера не заехал в красненский театр? — Нумерова совсем недурна была. Где ты был?
Сошел с колокольни кузнец, покрестился длинной рукой на церковь. Панов,
согнув тело
свое прямым углом, обнял его, поцеловал:
Воинов подобрал ноги
свои,
согнул их, выпрямил, поднялся во весь рост и начал медленно, как бы заикаясь, выжимать из себя густые, тяжелые слова:
Толстую, добрейшую бабушку
свою, которая как-то даже яростно нянчилась с ним, он доводил до слез, подсыпая в табакерку ей золу или перец, распускал петли чулков,
сгибал вязальные спицы, бросал клубок шерсти котятам или смазывал шерсть маслом, клеем.
Пока они спорили, человек в сюртуке, не сгибаясь, приподнял руку Тоси к лицу
своему, молча и длительно поцеловал ее, затем
согнул ноги прямым углом, сел рядом с Климом, подал ему маленькую ладонь, сказал вполголоса: