Неточные совпадения
— Экой грозный какой! — шутливо усмехаясь, молвил Марко Данилыч. — А ты полно-ка, Махметушка, скрытничать, я ведь, слава Богу, не вашего закона. По мне, цари вашей веры хоть все до единого передохни либо перетопись
в вине аль
в ином хмельном пойле. Нам это не обидно. Стало быть, умный ты человек — со мной можно тебе обо всем калякать по правде и по
истине… Понял, Махметка?.. А уж я бы тебя такой вишневкой наградил, что век бы стал хорошим словом меня поминать. Да на-ка вот, попробуй…
О, опять повторю: да простят мне, что я привожу весь этот тогдашний хмельной бред до последней строчки. Конечно, это только эссенция тогдашних мыслей, но, мне кажется, я этими самыми словами и говорил. Я должен был привести их, потому что я сел писать, чтоб судить себя. А что же судить, как не это? Разве в жизни может быть что-нибудь серьезнее? Вино же не оправдывало. In vino veritas. [
Истина в вине (лат.).]
Неточные совпадения
И никому из присутствующих, начиная с священника и смотрителя и кончая Масловой, не приходило
в голову, что тот самый Иисус, имя которого со свистом такое бесчисленное число раз повторял священник, всякими странными словами восхваляя его, запретил именно всё то, что делалось здесь; запретил не только такое бессмысленное многоглаголание и кощунственное волхвование священников-учителей над хлебом и
вином, но самым определенным образом запретил одним людям называть учителями других людей, запретил молитвы
в храмах, а велел молиться каждому
в уединении, запретил самые храмы, сказав, что пришел разрушить их, и что молиться надо не
в храмах, а
в духе и
истине; главное же, запретил не только судить людей и держать их
в заточении, мучать, позорить, казнить, как это делалось здесь, а запретил всякое насилие над людьми, сказав, что он пришел выпустить плененных на свободу.
Лет тридцати, возвратившись из ссылки, я понял, что во многом мой отец был прав, что он, по несчастию, оскорбительно хорошо знал людей. Но моя ли была
вина, что он и самую
истину проповедовал таким возмутительным образом для юного сердца. Его ум, охлажденный длинною жизнию
в кругу людей испорченных, поставил его en garde [настороже (фр.).] противу всех, а равнодушное сердце не требовало примирения; он так и остался
в враждебном отношении со всеми на свете.
Вот я и сказал, что хотел сказать; но тяжелое раздумье одолевает меня. — Может, не надо было говорить этого. Может быть, то, что я сказал, принадлежит к одной из тех злых
истин, которые бессознательно таясь
в душе каждого, не должны быть высказываемы, чтобы не сделаться вредными, как осадок
вина, который не надо взбалтывать, чтобы не испортить его.
Не помню, как я вылечился от этого страха, но я вылечился скоро; разумеется, мне помог
в этом добрый бог бабушки, и я думаю, что уже тогда почувствовал простую
истину: мною ничего плохого еще не сделано, без
вины наказывать меня — не закон, а за чужие грехи я не ответчик.
Истина не нужна была ему, и он не искал ее, его совесть, околдованная пороком и ложью, спала или молчала; он, как чужой или нанятый с другой планеты, но участвовал
в общей жизни людей, был равнодушен к их страданиям, идеям, религиям, знаниям, исканиям, борьбе, он не сказал людям ни одного доброго слова, не написал ни одной полезной, непошлой строчки, не сделал людям ни на один грош, а только ел их хлеб, пил их
вино, увозил их жен, жил их мыслями и, чтобы оправдать свою презренную, паразитную жизнь перед ними и самим собой, всегда старался придавать себе такой вид, как будто он выше и лучше их.