Неточные совпадения
Стоит Гриша, борзо, истово лестовку перебирая, бессчетно кладет
земные поклоны, а потом читает «Скитское покаянье»: «Согрешил есмь душею, и умом, и телом,
сном и леностью, во омрачениях бесовских, в мыслех нечистых».
— Навсегда!.. Нет, Анастасья! — вскрикнул Юрий, заключив ее в свои объятия. — Когда мы оба проснемся от тяжкого
земного сна для жизни бесконечной, тогда мы увидимся опять с тобою!.. И там, где нет ни плача, ни воздыханий, там — о милый друг! я снова назову тебя моей супругою!
Тени плавают, задевают стебли трав; шорох и шёпот вокруг; где-то суслик вылез из норы и тихо свистит. Далеко на краю земли кто-то тёмный встанет — может, лошадь в ночном — постоит и растает в море тёплой тьмы. И снова возникает, уже в ином месте, иной формы… Так всю ночь бесшумно двигаются по полям немые сторожа
земного сна, ласковые тени летних ночей. Чувствуешь, что около тебя, на всём круге земном, притаилась жизнь, отдыхая в чутком полусне, и совестно, что телом твоим ты примял траву.
Неточные совпадения
Но я люблю полунощные страны // Мне любо их могучую природу // Будить от
сна и звать из недр
земных // Родящую, таинственную силу, // Несущую беспечным берендеям // Обилье жит неприхотливых.
Однажды привиделся ему
сон. Стоит будто он в ангельском образе, окутанный светлым облаком; в ушах раздается сладкогласное ангельское славословие, а перед глазами присносущий свет Христов горит… Все
земные болести с него как рукой сняло; кашель улегся, грудь дышит легко, все существо устремляется ввысь и ввысь…
Ее красивая черноволосая головка, улыбавшаяся даже во
сне, всегда была набита самыми
земными мыслями, что особенно огорчало Татьяну Власьевну, тяготевшую своими помыслами к небу.
Но если он // Вас любит, если в вас потерянный свой
сон // Он отыскал — и за улыбку вашу, слово, // Не пожалеет ничего
земного! // Но если сами вы когда-нибудь // Ему решились намекнуть // О будущем блаженстве — если сами // Не узнаны, под маскою, его // Ласкали вы любви словами… // О! но поймите же.
В литературе начало этого периода совпадает со временем основания «Московского телеграфа»; жизненность его оканчивается со смертью Белинского; а затем идет какой-то летаргический
сон, прерываемый только библиографическим храпом и патриотическими грезами; окончанием этого периода можно положить то время, в которое скончал свое
земное поприще незабвенный в летописях русской журналистики «Москвитянин».