Неточные совпадения
— Не бойся, спасена душа, — шутливо
сказал Патап Максимыч, — ни зайцев, ни давленых тетерок на стол не поставлю;
христиане будут обедать. Значит, твоя Анафролья не осквернится.
— Как не живать! Жил и на месте, —
сказал Стуколов. — За Дунаем немалое время у некрасовцев, в Молдавии у наших
христиан, в Сибири, у казаков на Урале… Опять же довольно годов выжил я в Беловодье, там, далеко, в Опоньском государстве.
— Так-то оно так, Данило Тихоныч, — отвечал Патап Максимыч. — Только я, признаться
сказать, не пойму что-то ваших речей… Не могу я вдомек себе взять, что такое вы похваляете… Неужели везде наши
христиане по городам стали так жить?.. В Казани, к примеру
сказать, аль у вас в Самаре?
И ни словечка ни с кем не вымолвил он на обратном пути в Комаров. Когда расселись по повозкам, мать Аркадия вздумала было завести с ним разговор про Китежского «Летописца», но Василий Борисыч
сказал, что он обдумывает, как и что ему в Петров день на собранье говорить… Замолчала Аркадия, не взглядывала даже на спутника. «Пусть его, батюшка, думает, пусть его сбирается с мыслями всеобщего ради умирения древлеправославных
христиан!..»
— Если, матушка, желаете со всеми в согласии пребыть, неотменно надо нам духовную власть архиепископа признать. Не одни московские его принимают, а повсюду, где только есть наши
христиане, —
сказал Василий Борисыч.
— Это я к слову только
сказал, — немного смутившись, ответил Василий Борисыч. — То хочу доложить, что, если по здешним скитам признают архиепископа, все
христиане следом за вами пойдут… Всегда так бывало. В высоких делах как серому люду иметь рассужденье?.. Куда его поведешь, туда он и пойдет.
— Вечор от Таифушки письмо получила я, —
сказала Манефа. — Пишет, что в Москве и Гусевы, и Мартыновы, и другие значительные наши
христиане с радостию готовы принять на опасное время сие многоценное сокровище. И мой бы совет тебе, матушка Августа, отвезти Владычицу поскорее в Москву…
Неточные совпадения
— Ты гулял хорошо? —
сказал Алексей Александрович, садясь на свое кресло, придвигая к себе книгу Ветхого Завета и открывая ее. Несмотря на то, что Алексей Александрович не раз говорил Сереже, что всякий
христианин должен твердо знать священную историю, он сам в Ветхом Завете часто справлялся с книгой, и Сережа заметил это.
— Да уж это ты говорил. Дурно, Сережа, очень дурно. Если ты не стараешься узнать того, что нужнее всего для
христианина, —
сказал отец вставая, — то что же может занимать тебя? Я недоволен тобой, и Петр Игнатьич (это был главный педагог) недоволен тобой… Я должен наказать тебя.
— Я понимаю, я очень понимаю это, —
сказала Долли и опустила голову. Она помолчала, думая о себе, о своем семейном горе, и вдруг энергическим жестом подняла голову и умоляющим жестом сложила руки. — Но постойте! Вы
христианин. Подумайте о ней! Что с ней будет, если вы бросите ее?
— Да вот спросите у него. Он ничего не знает и не думает, —
сказал Левин. — Ты слышал, Михайлыч, об войне? — обратился он к нему. — Вот что в церкви читали? Ты что же думаешь? Надо нам воевать за
христиан?
— Но, друг мой, не отдавайтесь этому чувству, о котором вы говорили — стыдиться того, что есть высшая высота
христианина: кто унижает себя, тот возвысится. И благодарить меня вы не можете. Надо благодарить Его и просить Его о помощи. В Нем одном мы найдем спокойствие, утешение, спасение и любовь, —
сказала она и, подняв глаза к небу, начала молиться, как понял Алексей Александрович по ее молчанию.