Неточные совпадения
— А вот как возьму лестовку да ради Христова
праздника отстегаю тебя, —
с притворным негодованьем сказала Аксинья Захаровна, — так и будешь знать, какая слава!.. Ишь что вздумала!.. Пусти их снег полоть за околицу!.. Да теперь, поди чай, парней-то туда что навалило: и своих, и из Шишинки, и из Назаровой!.. Долго ль до греха?.. Девки вы молодые, дочери отецкие: след ли вам по ночам хвосты мочить?
— Тем и лучше, что хорошего отца дочери, — сказала Аксинья Захаровна. — Связываться
с теми не след. Сядьте-ка лучше да псалтырь ради
праздника Христова почитайте. Отец скоро
с базара приедет, утреню будем стоять; помогли бы лучше Евпраксеюшке моленну прибрать… Дело-то не в пример будет праведнее, чем за околицу бегать. Так-то.
Манефа, напившись чайку
с изюмом, — была великая постница, сахар почитала скоромным и сроду не употребляла его, — отправилась в свою комнату и там стала расспрашивать Евпраксию о порядках в братнином доме: усердно ли Богу молятся, сторого ли посты соблюдают, по скольку кафизм в день она прочитывает; каждый ли
праздник службу правят, приходят ли на службу сторонние, а затем свела речь на то, что у них в скиту большое расстройство идет из-за епископа Софрония, а другие считают новых архиереев обли́ванцами и слышать про них не хотят.
Расспросам Насти не было конца — хотелось ей узнать, какая белица сарафан к
праздникам сшила, дошила ль Марья головщица канвовую подушку, отослала ль ту подушку матушка Манефа в Казань, получили ли девицы новые бисера́ из Москвы, выучилась ли Устинья Московка шелковы пояски
с молитвами из золота ткать.
— Помаленьку как-нибудь справится, — отвечал Патап Максимыч. — Никитишне из
праздников праздник, как стол урядить ее позовут. Вот что я сделаю: поеду за покупками в город, заверну к Ключову, позову куму и насчет того потолкую
с ней, что искупить, а воротясь домой, подводу за ней пошлю. Да вот еще что, Аксиньюшка: не запамятуй послезавтра спосылать Пантелея в Захлыстино, стяг свежины на базаре купил бы да две либо три свиные туши, баранины, солонины…
— Не успели, — молвила Манефа. — В чем спали, в том и выскочили.
С той поры и началось Рассохиным житье горе-горькое. Больше половины обители врозь разбрелось. Остались одни старые старухи и до того дошли, сердечные, что лампадки на большой
праздник нечем затеплить, масла нет. Намедни, в рождественский сочельник, Спасову звезду без сочива встречали. Вот до чего дошли!
— Только-то? — сказала Фленушка и залилась громким хохотом. — Ну, этих пиров не бойся, молодец. Рукобитью на них не бывать! Пусть их теперь праздничают, — а лето придет, мы запразднуем: тогда на нашей улице
праздник будет… Слушай: брагу для гостей не доварят, я тебя сведу
с Настасьей. Как от самой от нее услышишь те же речи, что я переносила, поверишь тогда?.. А?..
Тут только заметил Никифор Алексея. Злобно сверкнули глаза у него. «А! девушник! — подумал он. — И ты тут! Да тебя еще смотреть за мной приставили! Постой же ты у меня!.. Будет и на моей улице
праздник!» И
с лукавой усмешкой посмотрел на Фленушку.
— Не слыхал?.. —
с лукавой усмешкой спросил паломник. — А из чего это у тебя сделано? — спросил он Патапа Максимыча, взявши его за руку, на которой для
праздника надеты были два дорогих перстня.
С первого шага Манефа стала в первом ряду келейниц. Отец отдал ей все, что назначил в приданое, сверх того щедро оделял дочку-старицу деньгами к каждому
празднику. Это доставило Манефе почетное положенье в скиту. Сначала Платонида верховодила ею, прошел год, другой, Манефа старше тетки стала.
В гостях на свадьбе аль на крестинах, в
праздники тоже храмовые, у людей первым делом брага да сусло… а там горшки
с табаком гостям на стол — горшок молотого, да горшок крошеного…
«Глядь-ка, глядь-ка, — удивляется Патап Максимыч, — всех по именам так и валяет… И Груню не забыл… От кого это проведал он про моих сродников?.. Две сотенных надо, да к Христову
празднику муки
с маслом на братию послать».
Ежегодно к
празднику Пасхи такие сборщицы съезжались в скит и привозили значительные суммы денег и целые воза
с припасами разного рода и
с другими вещами, нужными в хозяйстве.
В стенах общины каждый день, кроме
праздников, работа кипела
с утра до ночи.
В своей-то обители толковали, что она чересчур скупа, что у ней в подземелье деньги зарыты и ходит она туда перед
праздниками казну считать, а за стенами обители говорили, что мать Назарета просто-напросто запоем пьет и, как на нее придет время,
с бочонком отправляется в подземелье и сидит там, покаместь не усидит его.
Прихватили Залетовы
с собой бабушку Абрамовну, двоюродную тетку Гаврилы Маркелыча, кочевавшую по родным и знакомым, где подомовничать, где за больным походить, где по хозяйству перед
праздниками пособить.
Управимся
с горянщиной, отпразднуем
праздник, пошлю я тебя в путь-дорогу.
До
праздника с работой управились… Горянщину на пристань свезли и погрузили ее в зимовавшие по затонам тихвинки и коломенки. Разделался Патап Максимыч
с делами, как ему и не чаялось. И на мельницах работа хорошо сошла, муку тоже до
праздника всю погрузили…
С Низу письма получены: на суда кладчиков явилось довольно, а пшеницу в Баронске купили по цене сходной. Благодушествует Патап Максимыч, весело встречает великий
праздник.
— Тятенька
с маменькой беспременно наказывали у них на
празднике быть. Родительская воля, Патап Максимыч.
— На празднике-то навести же, — сказал он. — Отцу
с матерью кланяйся да молви — приезжали бы к нам попраздновать, познакомились бы мы
с Трифоном Михайлычем, потолковали. Умных людей беседу люблю… Хотел завтра, ради великого дня, объявить тебе кое-что, да, видно, уж после…
— Помнишь, как в первый раз мы встречали
с тобой великий Христов
праздник?.. Такая же ночь была, так же звезды сияли… Небеса веселились, земля радовалась, люди праздновали… А мы
с тобой в слезах у гробика стояли…
— Так, малехонько, обиняком ему молвил: «Большое, мол, дело хотел тебе завтра сказать, да, видно, мол, надо повременить… Ахнешь, говорю,
с радости…» Двести целковых подарил на
праздник — смекнет…
—
С твое не знаю, что ль?.. Рылом не вышла учить меня, — вспыхнул Патап Максимыч. — Ступай!.. Для
праздника браниться не хочу!.. Что стала?.. Подь, говорю, — спокойся!..
В Фомино воскресенье воротился Алексей. Патап Максимыч пенял ему, что не заглянул на
праздниках с родителями.
— Давненько, матушка, я
с Москвы-то съехал, — отвечал Василий Борисыч. — Еще на четвертой неделе… Дороги — не приведи Господи! Через Волгу пешком переходили… Страстную и
праздники в Оленеве взял.
Пропел
с ними стихеры и воззвахи на все господские
праздники, принялся за догматики; вдруг занятия его
с девицами порасстроились, в Осиповку на похороны надо было им уехать.
Уже по нескольку раз пропел он
с ученицами и воззвахи, и догматик
праздника, и весь канон, и великий прокимен вечерни: «Кто Бог великий!» Все как по маслу шло, и московский посол наперед радовался успеху, что должен был увенчать труды его…
— Про Иргиз-от, матушка, давеча мы поминали, — подхватил Василий Борисыч. — А там у отца Силуяна [Силуян — игумен Верхнего Преображенского монастыря в Иргизе, сдавший его единоверцам в 1842 году.] в Верхнем Преображенском завсегда по большим
праздникам за трапезой духовные псальмы, бывало, поют. На каждый
праздник особые псальмы у него положены. И в Лаврентьеве за трапезой псальмы распевали, в Стародубье и доныне поют… Сам не раз слыхал, певал даже
с отцами…
Весенние гулянки по селам и деревням зачинаются
с качелей Святой недели и
с радуницких хороводов. Они тянутся вплоть до Петрова розговенья. На тех гулянках водят хороводы обрядные, поют песни заветные — то останки старинных
праздников, что справляли наши предки во славу своих развеселых богов.
И до сих пор два народных
праздника рядом сходятся: первый день «Микулы
с кормом» (9 мая), другой день (10 мая) «именины Матери-Сырой Земли».].
Минул
праздник Микулы, минули именины Матери-Сырой Земли,
с первым сбором целебных зелий и
с зилотовыми хороводами [Зилотовы хороводы справляются в день, когда «Земля именинница», 10 мая.
— Потрудились мы
с тобой, Фленушка, ради
праздника. Заморила я тебя. Кому Троицын день, а нам
с тобой сочельник… Подь-ка, голубка, потрапéзуй да скажи Устинье, кликнула бы скорее Таифу.
Разоренная Питиримом часовня Софонтьева скита ставлена была во имя этого
праздника, и, по скитскому обычаю, ежегодно на этот
праздник сбирались к Софонтию прихожие богомольцы, для них поставлялись у него столы
с великими кормами и чинились великие учреждения [Угощение.].
— То-то. Не мели того, что осталось на памяти, — молвил Патап Максимыч. — А родителю скажи: деньгами он мне ни копейки не должен… Что ни забрано, все тобой заслужено… Бог даст, выпадет случай — сам повидаюсь, то же скажу… На празднике-то гостивши, не сказал ли чего отцу
с матерью?
У баб спросил Алексей про постоялый двор — а те хватают его за кафтан и норовят всучить ему студни
с хреном, либо вареных рубцов, либо отслужившие срок солдатские штаны и затасканную кацавейку; другие, что помоложе, улыбаются масленой улыбкой и, подмигивая, зовут в харчевню для
праздника повеселиться.
В глазах зарябило у Алексея, робость какая-то на него напала, когда, взобравшись по широкой лестнице, вошел он
с дядей Елистратом в просторные светлые комнаты гостиницы, по случаю
праздника и базарного дня переполненные торговым людом.
Патап Максимыч к каждому
празднику посылал ему барашка в бумажке: нельзя — сам удельный, но дружбы
с Морковкиным не заводил и к себе в дом его ногой не пускал.
А Паранька меж тем
с писарем заигрывала да заигрывала… И стало ей приходить в голову: «А ведь не плохое дело в писарихи попасть. Пила б я тогда чай до отвалу, самоваров по семи на день! Ела бы пряники да коврижки городецкие, сколь душа примет. Ежедень бы ходила в ситцевых сарафанах, а по
праздникам бы в шелки наряжалась!.. Рубашки-то были бы у меня миткалевые, а передники, каких и на скитских белицах нет».
У церковников попу надо дать, как
с праздным придет, за исповедь, за свадьбы, за кстины [Крестины.], за похороны; винца тоже к
празднику надо, а там подати, оброки, разные сборы, и все на чистоган.
Оттого наши предки и чествовали великими
праздниками дарование Ярилой огня человеку.
Праздники те совершались в долгие летние дни, когда солнце, укорачивая ход, начинает расставаться
с землею. В память дара, что даровал бог света, жгут купальские огни. Что Купало, что Ярило — все едино, одного бога звания.
В «Навий день», на Радуницу, справляли здесь «оклички» покойников; здесь водили ночные хороводы Красной Горки; здесь величали Микулу Селяниновича, а на другой день его
праздника справляли именины Сырой Земли и водили хороводы Зилотовы: здесь в светлых струях Светлого Яра крестили кукушек, кумились, завивали семицкие венки; здесь справлялись Зеленые Святки и
с торжеством зажигались купальские костры в честь отходящего от земли бога жизни и света, великого Яра…
И стали боголюбивые старцы и пречестные матери во дни, старым празднествам уреченные, являться на Светлый Яр
с книгами,
с крестами,
с иконами… Стали на берегах озера читать псалтырь и петь каноны, составили Китежский «Летописец» и стали читать его народу, приходившему справлять Ярилины
праздники. И на тех келейных сходбищах иные огни затеплились — в ночь на день Аграфены Купальницы стали подвешивать к дубам лампады, лепить восковые свечи, по сучьям иконы развешивать…
— Вам бы к Петрову-то дню нашу обитель посетить, Марко Данилыч, —
с низкими поклонами стала звать его мать Аркадия. —
Праздник ведь у нас, храм… Опять же и собрание будет… И Дунюшка бы повидалась
с подругами… Приезжайте-ка, право, Марко Данилыч… Что вам стоит? До ярманки еще без малого месяц — управитесь… Давно же и не гостили у нас… А уж как бы матушку-то обрадовали… Очень бы утешили ее.
Рада была уставщица, наперед знала она, что похвалит ее Манефа за то, что зазвала на обительский
праздник столь богатого и чивого «благодетеля»… Ста два целковых беспременно выпадет от него на честную обитель, да
с которой-нибудь из восьми баржей достанется на ее долю добрый запас белуги и осетрины, икры и вязиги, балыков и молок
с жирами и всяких иных рыбных снедей. Щедр на подаяния в прежнее время бывал Смолокуров.
Кроме приехавших
с богомолья, собрались туда обительские старицы и те из белиц, что не ходили на
праздник к Бояркиным.
— Благодарим покорно, матушка, — сладеньким, заискивающим голоском,
с низкими поклонами стала говорить мать Таисея. — От лица всея нашей обители приношу тебе великую нашу благодарность. Да уж позволь и попенять, за что не удостоила убогих своим посещеньем… Равно ангела Божия, мы тебя ждали… Живем, кажется, по соседству, пребываем завсегда в любви и совете, а на такой великий
праздник не захотела к нам пожаловать.
— Спокойся, — сказала Манефа, — спокойся теперь. Завтрашнего дня ответ тебе дам… Часы [Утренняя служба, вместо обедни.] отправишь, ко мне забреди. А послезавтра
праздник у нас и собранье — милости просим попраздновать: со всеми матерями приходи и белицы чтоб все приходили… А на завтра вышли ко мне, матушка, трудниц своих
с пяток — в келарне бы полы подмыли да кой-где по кельям у стариц… Свои-то в разгоне по случаю
праздника, все за работами… Так уж ты мне пособи.
У Жжениных завтра на холодное рыбу варить, а в самый день
праздника сазанов да лещей
с яйцами жарить…
— Знатные гости на
празднике будут, надо, чтоб все по-хорошему было: Смолокуров Марко Данилыч
с Дунюшкой приедет, Патап Максимыч обещался, Самоквасов племянник здесь… Опять же матери со всех обителей наедут — согласные и несогласные… Угощенье тут первое дело, надо, чтоб видели все наше строительство, все бы хозяйственность нашу ценили… Варенцов много ли?
— Осмушников Семен Иваныч и́з городу прислал, — продолжала Манефа. — Романушка к
празднику за вином туда ездил, так
с ним Семен-от Иваныч нарочно ко мне прислал… Письмо страховое… Таифушка особо писала Семену Иванычу, чтоб то письмо сколь возможно скорее
с верным человеком до меня дослать. Полагаю, что письмо не пустяшное… Таифушка зря ничего не делает… Читай-ка…