Неточные совпадения
С
сыном Данило Тихоныч приедет;
сын — парень умный, из себя видный, двадцать другой год только
пошел, а отцу уж помощь большая.
— Не говори, Пантелеюшка, — возразила Аксинья Захаровна. — «Не надейся на князи и
сыны человеческие». Беспременно надо сторожким быть… Долго ль до греха?.. Ну, как нас на службе-то накроют… Суды
пойдут, расходы. Сохрани, Господь, и помилуй.
Долго толковал Трифон с
сыновьями, как им работу искать. Порешили Алексею завтра ж
идти в Осиповку рядиться к Патапу Максимычу, а в середу, как на соседний базар хвостиковские ложкари приедут, порядить и Саввушку.
Самый первый токарь, которым весь околоток не нахвалится, пришел наниматься незваный, непрошеный!.. Не раз подумывал Чапурин спосылать в Поромово к старику Лохматому — не отпустит ли он, при бедовых делах, старшего
сына в работу, да все отдумывал… «Ну, а как не пустит, да еще после насмеется, ведь он, говорят, мужик крутой и заносливый…» Привыкнув жить в
славе и почете, боялся Патап Максимыч посмеху от какого ни на есть мужика.
Но отчего же они,
посылая единородному
сыну наследство, не
послали ему ни приветного слова, ни родительской ласки, ни даже благословенья?..
«Правда, — продолжал он, — без бабьего духа в доме пустым что-то пахнет, так у меня
сыну двадцать первый
пошел, выберу ему хорошую невесту, сдам дела и капитал, а сам запрусь да Богу молиться зачну.
Отец продал ее за пароход, мать любила, но сама же уговаривала
идти за старика, что хочет их всех осчастливить; брат… да что и поминать его, сам он был у отца забитый
сын, а теперь, разбогатев от вырученного за счастье сестры парохода, живет себе припеваючи в своей Казани, и нет об нем ни слуху ни духу.
— И подати платят за них, и
сыновей от солдатчины выкупают, и деньгами ссужают, и всем… Вот отчего деревенские к старой вере привержены… Не было б им от скитов выгоды, давно бы все до единого в никонианство своротили… Какая тут вера?.. Не о душе, об мошне своей радеют… Слабы ноне люди
пошли, нет поборников, нет подвижников!.. Забыв Бога, златому тельцу поклоняются!.. Горькие времена, сударыня, горькие!..
Тридцати недель не прошло с той поры, как злые люди его обездолили, четырех месяцев не минуло, как, разоренный пожаром и покражами, скрепя сердце, благословлял он
сыновей идти из теплого гнезда родительского на трудовой хлеб под чужими кровлями…
Только и думы у Трифона, только и речей с женой, что про большего
сына Алексеюшку. Фекле Абрамовне ину пору за обиду даже становилось, отчего не часто поминает отец про ее любимчика Саввушку, что
пошел ложкарить в Хвостиково. «Чего еще взять-то с него? — с горьким вздохом говорит сама с собой Фекла Абрамовна. — Паренек не совсем на возрасте, а к Святой неделе тоже десять целковых в дом принес».
Но Алексею хоть и думалось, а как-то все еще не верилось, чтоб она за крестьянского
сына пошла.
— Есть ли овес-от в запасе? — обратился он к
сыну. — Не то возьми из клети, задай лошадкам, да
пойдем ужинать. Знатные кони! — примолвил старик, поглаживая саврасок. — Небось дорого плачены.
Зачастую в русском простонародье бывает, что приемыш зауряд с родным
сыном идет, наследство даже с ним равное по смерти богоданных родителей получает.
— Бога не боится родитель твой — в чужи люди
сыновей послал! Саввушку-то жалко мне оченно — паренек-от еще не выровнялся, пожалуй, и силенки у него не хватит на работу подряженную. Много, пожалуй, придется и побой принять, коль попадется к хозяину немилостивому. Чем сыновей-то в кабалу отдавать, у меня бы денег позаймовал. Не потерпит ему Господь за обиды родным
сыновьям.
— Не может быть того, чтоб Трифонов
сын воровскими делами стал заниматься, — молвил Михайло Васильич. — Я у Патапа Максимыча намедни на хозяйкиных именинах гостил. Хорошие люди все собрались… Тогда впервые и видел я Алексея Лохматого. С нами обедал и ужинал. В приближеньи его Патап Максимыч держит и доверье к нему имеет большое. Потому и не может того быть, чтоб Алексей Лохматый на такие дела
пошел. А впрочем, повижусь на днях с Патапом Максимычем, спрошу у него…
Лишь за три часа до полуночи спряталось солнышко в черной полосе темного леса. Вплоть до полунóчи и зá полночь светлынь на небе стояла — то белою ночью заря с зарей сходились. Трифон Лохматый с Феклой Абрамовной чем Бог
послал потрапезовали, но только вдвоем, ровно новобрачные:
сыновья в людях, дочери по грибы ушли, с полдён в лесу застряли.
Так про него говорили: «Отец Иосиф
сын великоблагороден, земных чести и
славы отрекся, убогого монастыря во убогой келийце благодарственно нищету и скудость терпит, паче же всего христоподражательным смирением себя украшает».
— У нас в семье, как помню себя, завсегда говорили, что никого из бедных людей волосом он не обидел и как, бывало, ни встретит нищего аль убогого, всегда подаст милостыню и накажет за рабу Божию Анну молиться — это мою прабабушку так звали — да за раба Божия Гордея убиенного — это дедушку нашего, сына-то своего, что вгорячах грешным делом укокошил… говорят еще у нас в семье, что и в разбой-от
пошел он с горя по жене, с великого озлобленья на неведомых людей, что ее загубили.
Неточные совпадения
И еще скажу: летопись сию преемственно слагали четыре архивариуса: Мишка Тряпичкин, да Мишка Тряпичкин другой, да Митька Смирномордов, да я, смиренный Павлушка, Маслобойников
сын. Причем единую имели опаску, дабы не попали наши тетрадки к г. Бартеневу и дабы не напечатал он их в своем «Архиве». А затем богу
слава и разглагольствию моему конец.
— Я
иду, прощайте! — сказала Анна и, поцеловав
сына, подошла к Алексею Александровичу и протянула ему руку. — Ты очень мил, что приехал.
— Я не знаю, на что вы намекаете, maman, — отвечал
сын холодно. — Что ж, maman,
идем.
— Нынче, в час, — прошептала она и, тяжело вздохнув,
пошла своим легким и быстрым шагом навстречу
сыну.
«Боже вечный, расстоящияся собравый в соединение, — читал он кротким певучим голосом, — и союз любве положивый им неразрушимый; благословивый Исаака и Ревекку, наследники я твоего обетования показавый: Сам благослови и рабы Твоя сия, Константина, Екатерину, наставляя я на всякое дело благое. Яко милостивый и человеколюбец Бог еси, и Тебе
славу воссылаем, Отцу, и
Сыну, и Святому Духу, ныне и присно и вовеки веков». — «А-аминь», опять разлился в воздухе невидимый хор.