Неточные совпадения
Волга — рукой подать. Что мужик в
неделю наработает, тотчас на пристань везет, а поленился — на соседний базар. Больших барышей ему не нажить; и
за Волгой не всяк в «тысячники» вылезет, зато, как ни плоха работа, как работников в семье ни мало, заволжанин век свой сыт, одет, обут, и податные
за ним не стоят. Чего ж еще?.. И
за то слава те, Господи!.. Не всем же в золоте ходить, в руках серебро носить, хоть и каждому русскому человеку такую судьбу няньки да мамки напевают, когда еще он в колыбели лежит.
— Много ты знаешь!.. А мы видали виды… Зачем исправник-от в Комаров кажду
неделю наезжает… Даром, что ли?.. В Московкиной обители с белицами-то он от Писанья, что ли, беседует?.. А Домне головщице
за что шелковы платки дарит?.. А купчики московские зачем к Глафириным ездят?.. А?..
Прогуляв деньги, лошадей да коров спустил, потом из дому помаленьку стал продавать, да года два только и дела делал, что с базара на базар ездил: по субботам в Городец, по воскресеньям в Катунки, по понедельникам в Пучеж, — так целую
неделю, бывало, и разъезжает, а
неделя прошла, другая пришла, опять
за те же разъезды.
— Здравствуй, разлюбезная сестрица, — желчно сказал. — Две
недели, по милости Патапа Максимыча, у вас живу, а с тобой еще не успел повидеться
за великими твоими недосугами…
На первой
неделе Великого поста Патап Максимыч выехал из Осиповки со Стуколовым и с Дюковым. Прощаясь с женой и дочерьми, он сказал, что едет в Красную рамень на крупчатные свои мельницы, а оттуда проедет в Нижний да в Лысково и воротится домой к Середокрестной
неделе, а может, и позже. Дом покинул на Алексея, хотя при том и Пантелею наказал глядеть
за всем строже и пристальней.
За неделю либо
за две до лесованья артель выбирает старшого: смотреть
за работой, ровнять в деле работников и заправлять немудреным хозяйством в зимнице.
— А вот я тебя
за такие слова на поклоны поставлю, — вскричала мать Виринея, — да
недели две, опричь черствой корки, ты у меня в келарне ничего не увидишь!.. Во святой обители про идольские басни говорить!.. А!.. Вот постой ты у меня, непутная, погоди, дай только матушке Манефе приехать… Посидишь у меня в темном чулане, посидишь!.. Все скажу, все.
Только тем подавайте, которые хорошо молятся и живут постоянно, помолились бы хоть по три поклона на день во все шесть
недель за Гарашу покойника и
за нас, о здравии Никиты и Евдокии и о вдовице Гарашиной Анисии с чадами.
Прошла
неделя, другая, третья, и зоркий глаз бабушки Абрамовны, лазившей
за чем-то на чердак, подкараулил, как в темном уголке сада, густо заросшем вишеньем, Масляников не то шептал что-то Маше на ухо, не то целовал ее.
В то время устройте дела, а на шестой
неделе, если реки пропустят, поедемте к нам
за Волгу.
— Взял человечка, да не знаю, выйдет ли толк, — отвечала Манефа. — Парень, сказывают, по ихним делам искусный, да молод больно… И то мне
за диковинку, что братец так скоро решился приказчиком его сделать. По всяким делам, по домашним ли, по торговым ли, кажись, он у нас не торопыга, а тут его ровно шилом кольнуло, прости Господи, сразу решил… Какую-нибудь
неделю выжил у него парень в работниках, вдруг как нежданный карась в вершу попал… Приказчиком!..
— Да хоша б насчет фальшивых денег, — отвечал Пантелей. — Ты думаешь, напрасно он в остроге-то сидел?.. Как же!.. Зачем бы ему кажду
неделю на Ветлугу таскаться?..
За какими делами?.. Ветлуга знамо какая сторона: там по лесам кто спасается, а кто денежку печатает…
— На прошлой
неделе тамошних всех забрали, — продолжала Марья Гавриловна. — На фальшивых, слышь, деньгах попались. Патап Максимыч так полагает, что епископу плохо придется, с красноярскими-де старцами взят его посланник…
За какими-то делами в здешни леса его присылал… Стуколов какой-то.
Всю семицку
неделю, что слывет в народе «зелеными святками», шаловливые водяницы рыщут по полям, катаются по зеленой ржи, качаются на деревьях, залучая неосторожных путников, чтоб защекотать их до смерти и увлечь
за собой в подводное царство дедушки Водяного.
Только и думы у Трифона, только и речей с женой, что про большего сына Алексеюшку. Фекле Абрамовне ину пору
за обиду даже становилось, отчего не часто поминает отец про ее любимчика Саввушку, что пошел ложкарить в Хвостиково. «Чего еще взять-то с него? — с горьким вздохом говорит сама с собой Фекла Абрамовна. — Паренек не совсем на возрасте, а к Святой
неделе тоже десять целковых в дом принес».
— Продали… Как же. На прошлой
неделе за пятьдесят тысяч продали. И денежки чистоганом получили, без рассрочек, — ответил тот. — Теперь «Соболь» последний раз от Молявиных бежит… Как разгрузится — к новой хозяйке поступит. Сдавать его здесь будут.
— Да мне долго ждать никак невозможно, ваше степенство, на той
неделе надо беспременно на пароходе в Рыбинск бежать… К сроку не поспею — места лишиться могу… Явите божескую милость, ваше степенство, прикажите выдать удостоверение, я бы тем же часом в город
за пачпортом… — с низкими поклонами просил Алексей Михайлу Васильича.
Без мала
за неделю привезли в Осиповку Дарью Никитишну поминальны столы уряжать.
— Не во граде, а возле него, — отвечал рассказчик. — Долго пытали у Перфила Григорьича, рассказал бы про свои похожденья, молчит, головой крутит, лишь
за три
недели до смерти все рассказал.
Успокоив трудников,
за дело принялся Петр Степаныч. Уложив в тележку свои пожитки и Парашины чемоданы, поехал он из обители. Прощаясь с Таисеей, сказал, что едет в губернский город на
неделю, а может, и больше. Заехав
за перелесок, поворотил он в сторону и поставил лошадей в кустах. Вскоре подошел к нему Семен Петрович с Васильем Борисычем.
Неточные совпадения
Городничий. Две
недели! (В сторону.)Батюшки, сватушки! Выносите, святые угодники! В эти две
недели высечена унтер-офицерская жена! Арестантам не выдавали провизии!. На улицах кабак, нечистота! Позор! поношенье! (Хватается
за голову.)
За неделю до Петрова дня он объявил приказ: всем говеть.
К счастию, однако ж, на этот раз опасения оказались неосновательными. Через
неделю прибыл из губернии новый градоначальник и превосходством принятых им административных мер заставил забыть всех старых градоначальников, а в том числе и Фердыщенку. Это был Василиск Семенович Бородавкин, с которого, собственно, и начинается золотой век Глупова. Страхи рассеялись, урожаи пошли
за урожаями, комет не появлялось, а денег развелось такое множество, что даже куры не клевали их… Потому что это были ассигнации.
За несколько
недель пред этим Левин писал брату, что по продаже той маленькой части, которая оставалась у них неделенною в доме, брат имел получить теперь свою долю, около 2000 рублей.
Он всю эту
неделю не переставая испытывал чувство, подобное чувству человека, который был бы приставлен к опасному сумасшедшему, боялся бы сумасшедшего и вместе, по близости к нему, боялся бы и
за свой ум.