Неточные совпадения
— О, чтоб вас тут, непутные!.. — вздрогнув от первых звуков песни, заворчала Аксинья Захаровна, хоть величанье дочерей и было ей по сердцу. По старому обычаю, это не малый почет. — О, чтоб вас тут!.. И свят вечер не почитают, греховодники! Вечор нечистого из деревни гоняли, сегодня опять за песни… Страху-то нет
на вас, окаянные!
Только что Груня заневестилась, стал Патап Максимыч присматривать хорошего степенного человека,
на руки которого, без
страха за судьбу, без опасенья за долю счастливую, можно бы было отдать богоданную дочку.
Красивый, статный молодой незнакомец взял трепетавшую от
страха девушку под руку, сильной рукой раздвинул толпу и вывел
на простор полуживую Машу.
И
страху нет
на нее, и родительской грозы не боится…
Грозный призрак указывает ему
на полумертвого от
страха Алексея, кричит: «Давай его сюда: жилы вытяну, ремней из спины накрою́, в своей крови он у меня захлебнется!..» Толпа кидается
на беззащитного, нож блеснул…
— Худых дел у меня не затеяно, — отвечал Алексей, — а тайных дум, тайных
страхов довольно… Что тебе поведаю, — продолжал он, становясь перед Пантелеем, — никто доселе не знает. Не говаривал я про свои тайные
страхи ни попу
на духу, ни отцу с матерью, ни другу, ни брату, ни родной сестре… Тебе все скажу… Как
на ладонке раскрою… Разговори ты меня, Пантелей Прохорыч, научи меня, пособи горю великому. Ты много
на свете живешь, много видал, еще больше того от людей слыхал… Исцели мою скорбь душевную.
Юность моя, юность во мне ощутилась,
В разум приходила, слезно говорила:
«Кто добра не хочет, кто худа желает?
Разве змей соперник, добру ненавистник!
Сама бы я рада — силы моей мало,
Сижу
на коне я, а конь не обуздан,
Смирить коня нечем — вожжей в руках нету.
По горам по хóлмам прямо конь стрекает,
Меня разрывает, ум мой потребляет,
Вне ума бываю, творю что, не знаю.
Вижу я погибель,
страхом вся объята,
Не знаю, как быти, как коня смирити...
Он ведь, сударыня, — если по правде говорить, — только
страх на всех напускает, а сам-от вовсе не страшен, не грозен…
— Пропуски там крепки, за нашими смотрят строго, у нас же и заграничных пачпортов не было, поехали
на Божию волю… И набрались же мы тогда
страха иудейска, — ответил Василий Борисыч.
И
страх же напал
на меня!..
— Так за этим
страхом ты, гость дорогой, совсем было в преподобные угодил, — смеялся Патап Максимыч. — Вот дела так дела!.. А не хотелось? — примолвил он, подмигнув Василью Борисычу и прищурясь
на левый глаз.
Приехала из Ярославля к матери Александре сродница — девица молодая, купеческого роду, хороших родителей дочь, воспитана по-доброму, в чистоте и
страхе Господне, из себя такая красавица, что
на редкость.
Каких
страхов про знахарку
на обительских беседах Таня не наслушалась!..
А Марье Гавриловне с каждым днем хуже да хуже. От еды, от питья ее отвадило, от сна отбило, а думка каждую ночь мокрехонька… Беззаветная, горячая любовь к своей «сударыне» не дает Тане покою ни днем, ни ночью. «Перемогу страхи-ужасы, — подумала она, —
на себя грех сойму,
на свою голову сворочу силу демонскую, а не дам хилеть да болеть моей милой сударыне. Пойду в Елфимово — что будет, то и будь».
— «Глас Господень
на водах вопиет глаголя: приидите, приимите вси духа премудрости, духа разума, духа
страха Божия…» Скажи-ка, что это означает? — спросил он у Василия Борисыча.
Оттого и поется, чтобы даровал Господь Симу, сиречь духовному чину, премудрость
на поучение людей, Иафету, сиречь дворянству, от него же и царский корень изыде, — послал духа разума людьми править, в разумении всяких вещей превыше всех стояти, а Хаму, сиречь черному народу, мужикам, мещанам и вашему брату, купцу, послал бы Господь дух
страха Божия
на повиновение Симову жребию и Иафетову.
— Да помилуйте, Флена Васильевна, что ж это вы
на меня так накинулись… Я человек не смелый, можно ль такие
страхи мне говорить? — зачал было растерявшийся Василий Борисыч, но Фленушка не дала ему продолжать.
— Да, матушка, едино Божие милосердие сохранило нас от погибели, — отозвался Василий Борисыч. — Грешный человек, совсем в жизни отчаялся. «Восскорбех печалию моей и смутихся… Сердце мое смутися во мне,
страх смерти нападе
на мя, болезнь и трепет прииде
на мя… но к Богу воззвах, и Господь услыша мя». Все, матушка, этот самый — пятьдесят четвертый псалом я читал… И услышал Господь грешный вопль мой!..
— Утешь ты меня, успокой, моя милая, дорогая ты моя Фленушка! — молящим голосом говорила Манефа. — Спокойно б я тогда померла, все бы добро к тебе перешло, без
страха б за тебя, без печали закрыла очи
на смертном одре, без земных бы забот предстала пред Создателя…
— Что ты? Христос с тобой! — упавшим от
страха голосом чуть слышно проговорила она Устинье, и горькие слезы задрожали
на ресницах ее.
— Мошенник народ, — сказал он. — Много уменья, много терпенья надобно с ними иметь! С одной стороны — народ плут, только и норовит обмануть хозяина, с другой стороны — урезный пьяница.
Страхом да строгостью только и можно его в руках держать. И не бей ты астраханского вора дубьем, бей его лучше рублем — вычеты постанови, да после того не спускай ему самой последней копейки; всяко лыко в строку пускай. И
на того не гляди, что смиренником смотрит. Как только зазнался который, прижми его при расчете.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Но только какое тонкое обращение! сейчас можно увидеть столичную штучку. Приемы и все это такое… Ах, как хорошо! Я
страх люблю таких молодых людей! я просто без памяти. Я, однако ж, ему очень понравилась: я заметила — все
на меня поглядывал.
Кутейкин. Слыхал ли ты, братец, каково житье — то здешним челядинцам; даром, что ты служивый, бывал
на баталиях,
страх и трепет приидет
на тя…
Их вывели
на свежий воздух и дали горячих щей; сначала, увидев пар, они фыркали и выказывали суеверный
страх, но потом обручнели и с такою зверскою жадностию набросились
на пищу, что тут же объелись и испустили дух.
К счастию, однако ж,
на этот раз опасения оказались неосновательными. Через неделю прибыл из губернии новый градоначальник и превосходством принятых им административных мер заставил забыть всех старых градоначальников, а в том числе и Фердыщенку. Это был Василиск Семенович Бородавкин, с которого, собственно, и начинается золотой век Глупова.
Страхи рассеялись, урожаи пошли за урожаями, комет не появлялось, а денег развелось такое множество, что даже куры не клевали их… Потому что это были ассигнации.
Вронский был в эту зиму произведен в полковники, вышел из полка и жил один. Позавтракав, он тотчас же лег
на диван, и в пять минут воспоминания безобразных сцен, виденных им в последние дни, перепутались и связались с представлением об Анне и мужике-обкладчике, который играл важную роль
на медвежьей охоте; и Вронский заснул. Он проснулся в темноте, дрожа от
страха, и поспешно зажег свечу. ― «Что такое?