Неточные совпадения
Красная рамень — окраина
леса хвойного: сосны, ели, лиственницы;
черная рамень — окраина лиственного
леса.
За Волгой, в
лесах, в
Черной рамени, жил-был крестьянин, богатый мужик. У того крестьянина дочка росла. Дочка росла, красой полнилася. Сама белая, что кипень, волосы белокурые, а брови —
черный соболь, глаза — угольки в огне…
—
Леса наши хорошие, — хмурясь и понурив голову, продолжал дядя Онуфрий. — Наши поильцы-кормильцы… Сам Господь вырастил
леса на пользу человека, сам Владыко свой сад рассадил… Здесь каждое дерево Божье, зачем же
лесам провалиться?.. И кем они кляты?.. Это ты нехорошее,
черное слово молвил, господин купец… Не погневайся, имени-отчества твоего не знаю, а
леса бранить не годится — потому они Божьи.
— Ой, ваше степенство, больно ты охоч его поминать! — вступился дядя Онуфрий. — Здесь ведь
лес, зимница… У нас его не поминают! Нехорошо!..
Черного слова не говори… Не ровен час — пожалуй, недоброе что случится… А про каку это матку вы поминаете? — прибавил он.
— Сказано тебе, в зимнице его не поминать, — строго притопнув даже ногой, крикнул на Патапа Максимыча дядя Онуфрий… — Так в
лесах не водится!.. А ты еще его
черным именем крещеный народ обзываешь… Есть на тебе крест-от аль нет?.. Хочешь ругаться да вражье имя поминать, убирайся, покамест цел, подобру-поздорову.
— Артель лишку не берет, — сказал дядя Онуфрий, отстраняя руку Патапа Максимыча. — Что следовало — взято, лишнего не надо… Счастливо оставаться, ваше степенство!.. Путь вам чистый, дорога скатертью!.. Да вот еще что я скажу тебе, господин купец; послушай ты меня, старика: пока
лесами едешь, не говори ты
черного слова. В степи как хочешь, а в
лесу не поминай его… До беды недалече… Даром, что зима теперь, даром, что темная сила спит теперь под землей… На это не надейся!.. Хитер ведь он!..
С легкой руки соловецкого выходца старообрядские скиты один за другим возникали в
лесах Заволжья. Вскоре их появилось больше сотни в
Черной рамени, в
лесах Керженских, в
лесах Рымских и за рекой Ветлугой.
Во времена силы Салтыковых в
лесах заволжских не оставалось родичей Сергия, но Потемкины живали в
Черной рамени до дней князя Таврического.
Опустилось солнышко за
черную полосу темного
леса; воротились мужики домой с полевой работы, торопились они засветло отужинать — после Николина дня грешно в избах огонь вздувать. Трифон Лохматый, сидя на лавке возле двери, разболокался [Раздевался.], Фекла с дочерьми ставила на стол ужину… Вдруг к воротам подкатила пара саврасок.
Лишь за три часа до полуночи спряталось солнышко в
черной полосе темного
леса. Вплоть до полунóчи и зá полночь светлынь на небе стояла — то белою ночью заря с зарей сходились. Трифон Лохматый с Феклой Абрамовной чем Бог послал потрапезовали, но только вдвоем, ровно новобрачные: сыновья в людях, дочери по грибы ушли, с полдён в
лесу застряли.
А ослоп в
лесах на севере и доселе означает дубину, стяг.] свечи, а в средине стоял крытый
черным бархатом с серебряными галунами аналогий, на нем фарфоровое блюдо с узорочно разукрашенною цукатами кутьею.
Сидит под окном да тоскует, недвижно сидит, устремив слезные очи на
черную полосу
леса, и слышит разговор какого-то проезжего крестьянина с обительским конюхом Дементьем о дороге в Городец, на какие деревни надобно ехать. Дементий в числе деревушек помянул Поромово.
Склонялся день к вечеру; красным шаром стояло солнце над окраиной неба, обрамленной
черной полосой
лесов; улеглась пыль, в воздухе засвежело, со всех сторон понеслось благоуханье цветов и смолистый запах ели, пихты и можжевельника; стихло щебетанье птичек, и звончей стал доноситься из отдаленья говор людей, возвращавшихся с полевых работ.
— То-то смотрите — в огонь не угодите, — пристально озирая окаймленный
черной полосой
леса край небосклона, сказала конюху Манефа.
— Завтра того и гляди в Поло́му огонь проберется [Рымские
леса, отрасль Унженских и Ветлужских, тянутся вдоль реки
Черного Луха, впадающего в Унжу.
Пóд вечер, только что солнышко спряталось за окрайну
леса, что
чернеет по закраю неба вкруг Комарова, только что поляны возле перелесков белыми волнами вечернего тумана подернулись, Фленушка с Марьюшкой, осторожно выйдя за околицу и сторожко озираясь во все стороны, тихо спустились в Каменный Вражек. Там уж сидели казанец с саратовцем.
Клонится к западу солнце, луч за лучом погашая. Алое тонкое облако под ним разостлалось. Шире и шире оно расстилается, тонет в нем солнце, и сумрак на небо восходит,
черным покровом
лес и поля одевая… Ночь, последняя ночь хмелевая!
Восток белел приметно, и розовый блеск обрисовал нижние части большого серого облака, который, имея вид коршуна с растянутыми крылами, державшего змею в когтях своих, покрывал всю восточную часть небосклона; фантастически отделялись предметы на дальнем небосклоне и высокие сосны и березы окрестных
лесов чернели, как часовые на рубеже земли; природа была тиха и торжественна, и холмы начинали озаряться сквозь белый туман, как иногда озаряется лицо невесты сквозь брачное покрывало, всё было свято и чисто — а в груди Вадима какая буря!
Неточные совпадения
Месяца четыре все шло как нельзя лучше. Григорий Александрович, я уж, кажется, говорил, страстно любил охоту: бывало, так его в
лес и подмывает за кабанами или козами, — а тут хоть бы вышел за крепостной вал. Вот, однако же, смотрю, он стал снова задумываться, ходит по комнате, загнув руки назад; потом раз, не сказав никому, отправился стрелять, — целое утро пропадал; раз и другой, все чаще и чаще… «Нехорошо, — подумал я, — верно, между ними
черная кошка проскочила!»
Местами расходились зеленые чащи, озаренные солнцем, и показывали неосвещенное между них углубление, зиявшее, как темная пасть; оно было все окинуто тенью, и чуть-чуть мелькали в
черной глубине его: бежавшая узкая дорожка, обрушенные перилы, пошатнувшаяся беседка, дуплистый дряхлый ствол ивы, седой чапыжник, [Чапыжник — «мелкий кривой дрянной
лес, кустами поросший от корней».
В окна, обращенные на
лес, ударяла почти полная луна. Длинная белая фигура юродивого с одной стороны была освещена бледными, серебристыми лучами месяца, с другой —
черной тенью; вместе с тенями от рам падала на пол, стены и доставала до потолка. На дворе караульщик стучал в чугунную доску.
На берегу пустынных волн // Стоял он, дум великих полн, // И вдаль глядел. Пред ним широко // Река неслася; бедный челн // По ней стремился одиноко. // По мшистым, топким берегам //
Чернели избы здесь и там, // Приют убогого чухонца; // И
лес, неведомый лучам // В тумане спрятанного солнца, // Кругом шумел.
Одинцова кружилась перед ним, она же была его мать, за ней ходила кошечка с
черными усиками, и эта кошечка была Фенечка; а Павел Петрович представлялся ему большим
лесом, с которым он все-таки должен был драться.