Неточные совпадения
— В уме ль ты, Паранька? — строго ответила мать, набожно кладя под окнами
мелом кресты. — Приедет
отец да узнает, что́ тогда?
— Он всему последует, чему самарские, —
заметила Евпраксия. — А в Самаре епископа, сказывают, приняли. Аксинья Захаровна сумлевалась спервоначала, а теперь, кажется, и она готова принять, потому что сам велел. Я вот уж другу неделю поминаю на службе и епископа и
отца Михаила; сама Аксинья Захаровна сказала, чтоб поминать.
— Так и
отцу говори, — молвила Фленушка, одобрительно покачивая головою. — Этими самыми словами и говори, да опричь того, «уходом» пугни его. Больно ведь не любят эти тысячники, как им дочери такие слова выговаривают… Спесивы, горды они… Только ты не кипятись, тихим словом говори. Но
смело и строго… Как раз проймешь, струсит… Увидишь.
— Как
отцу сказано, так и сделаем, — «уходом», — отвечала Фленушка. — Это уж моих рук дело, слушайся только меня да не мешай. Ты вот что делай: приедет жених, не прячься, не бегай, говори с ним, как водится, да словечко как-нибудь и вверни, что я,
мол, в скитах выросла, из детства,
мол, желание возымела Богу послужить, черну рясу надеть… А потом просись у
отца на лето к нам в обитель гостить, не то матушку Манефу упроси, чтоб она оставила у вас меня. Это еще лучше будет.
— Где по здешним местам жениха Настасье сыскать! — спесиво
заметил Чапурин. — По моим дочерям женихов здесь нет: токари да кузнецы им не пара. По купечеству хороших людей надо искать… Вот и выискался один молодчик — из Самары, купеческий сын, богатый: у
отца заводы, пароходы и торговля большая. Снежковы прозываются, не слыхала ли?
—
Отцова дочка, — усмехнувшись,
заметила Никитишна. — В тятеньку уродилась… Так у вас, значит, коса на камень нашла. Дальше-то что же было?
Поплыли назад в Россию, добрели до
отца игумна, обо всем ему доложили: «Нет,
мол, за Египтом никакой Емакани, нет,
мол, в Фиваиде древлей веры…» И опять велел игумен служить соборную панихиду, совершить поминовенье по усопшим, ради Божия дела в чуждых странах живот свой скончавших…
— Люди знакомые,
отец вратарь, — отозвался паломник. — Стуколов Яким с дорогими гостями. Доложись игумну, Яким,
мол, Прохорыч гостей привез.
Отец Спиридоний, слетай-ка, родименький, к
отцу Михею, молви ему тихонько — гости,
мол, утрудились, они же, дескать, люди в пути сущие, а
отцы святые таковым пост разрешают, прислал бы сюда икорки, да балычка, да селедочек копченых, да провесной белорыбицы.
—
Отец Михаил, да сам-то ты что же? — спросил Патап Максимыч,
заметив, что игумен не выпил водки.
Отец Михей, давай скорее, торопи на поварне-то, гости,
мол, ужинать хотят.
А между тем Сережа, играючи с ребятами, то меленку-ветрянку из лутошек состроит, то круподерку либо толчею сладит, и все как надо быть: и меленка у него
мелет, круподерка зерно дерет, толчея семя на сбойну бьет. Сводил его
отец в шахту [Колодезь для добывания руд.], а он и шахту стал на завалинке рыть.
Все скитские жители с умиленьем вспоминали, какое при «боярыне Степановне» в Улангере житие было тихое да стройное, да такое пространное, небоязное, что за раз у нее по двенадцати попов с Иргиза живало и полиция пальцем не
смела их тронуть [В Улангерском скиту, Семеновского уезда, лет тридцать тому назад жил раскольничий инок
отец Иов, у которого в том же Семеновском уезде, а также в Чухломском, были имения с крепостными крестьянами.
Воротясь из Казани, Евграф Макарыч,
заметив однажды, что недоступный, мрачный родитель его был в веселом духе, осторожно повел речь про Залетовых и сказал
отцу: «Есть,
мол, у них девица очень хорошая, и если б на то была родительская воля, так мне бы лучше такой жены не надо».
— Ишь ты! — усмехнулся
отец. — Я его на Волгу за делом посылал, а он девок там разыскивал. Счастлив твой Бог, что поставку хорошо обладил, не то бы я за твое малодушие спину-то нагрел бы. У меня думать не
смей самому невесту искать… Каку даст
отец, таку и бери… Вот тебе и сказ… А жениться тебе в самом деле пора. Без бабы и по хозяйству все не ходко идет, да и в дому жи́лом не пахнет… По осени беспременно надо свадьбу сварганить, надоело без хозяйки в доме.
Замолк Евграф Макарыч, опустил голову, слезы на глазах у него выступили. Но не
смел супротив родителя словечка промолвить. Целу ночь он не спал, горюя о судьбе своей, и на разные лады передумывал, как бы ему устроить, чтоб
отец его узнал Залетовых, чтобы Маша ему понравилась и согласился бы он на их свадьбу. Но ничего придумать не мог. Одолела тоска, хоть руки наложить, так в ту же пору.
— И спрошу, — сказал Патап Максимыч. — Я было так думал — утре, как христосоваться станем, огорошить бы их: «Целуйтесь,
мол, и во славу Христову и всласть — вы,
мол, жених с невестой…» Да к
отцу Алексей-от выпросился. Нельзя не пустить.
— Господу изволившу, обыде мя болезнь смертная… Но не хотяй смерти грешнику, да обратится душа к покаянию, он, сый человеколюбец, воздвиг мя от одра болезненного. Исповедуя неизреченное его милосердие, славлю смотрение Создателя, пою и величаю Творца жизнодавца, дондеже есмь. Вас же
молю,
отцы, братие и сестры о Христе Исусе, помяните мя, убогую старицу, во святых молитвах своих, да простит ми согрешения моя вольная и невольная и да устроит сам Спас душевное мое спасение…
— Что ж, матушка? Словеса святые, преподобными
отцами составлены, — робко промолвила уставщица. — Как им судить?.. Кто
посмеет?
— То-то. Не
мели того, что осталось на памяти, — молвил Патап Максимыч. — А родителю скажи: деньгами он мне ни копейки не должен… Что ни забрано, все тобой заслужено… Бог даст, выпадет случай — сам повидаюсь, то же скажу… На празднике-то гостивши, не сказал ли чего
отцу с матерью?
— Чепухи не
мели, когда
отец про дело с тобой рассуждает, — строго сказал ему Трифон Михайлыч.
Целу ночь напролет сомкнуть глаз не мог Алексей. Сказанная
отцу неправда паче меры возмутила еще не заглохшую совесть его. Но как же было правду говорить!.. Как нарушить данное Патапу Максимычу обещанье? Ведь он прямо наказывал: «Не
смей говорить
отцу с матерью». Во всем признаться — от Патапа погибель принять…
Замечает старец Парфений: как только про женски обители речь поведется, у
отца Филофея глаза так и запрыгают…
На небольшой полянке, середи частого елового леса, стоял высокий деревянный крест с прибитым в середине медным распятьем. Здесь, по преданью, стояла келья
отца Варлаама, здесь он сожег себя со ученики своими. Придя на место и положив перед крестом обычный семипоклонный нача́л, богомольцы стали по чину, и мать Аркадия,
заметив, что
отец Иосиф намеревается начать канон, поспешила «замолитвовать». Не хотела и тут ему уступить, хоть по скитским обычаям первенство следовало Иосифу, как старцу.
Заметив, что
отец заговорил с Васильем Борисычем, белокурая красавица спокойным, ясным взором осияла его… И ровно в чем провинился перед нею Василий Борисыч. Смешался и очи потупил.
Возвещая вам, преподобные
отцы и пречестные матери, о таковом Божием произволении, велегласно в радости и Божественном веселии глаголем: «Явися благодать Божия спасительная всем человеком!..» — и с тем вместе просим,
молим и братолюбно советуем прияти преосвященного архиепископа кир Антония и ему во всех духовных делах повиноваться.
— Нечего мне у Манефы расспрашивать, а ты, коли хочешь, спроси ее, отчего,
мол, это в житиях-то написано, что святые
отцы даже сарацинам в их бедах помогали?.. Что,
мол, те сарацины, Бога не знающие, святей, что ли, свибловского-то попа были?