Неточные совпадения
Не пожалую, говорит, Волгу-матушку ни казной золотой, ни
дорогим перекатным жемчугом, пожалую тем, чего на свете краше нет, что нам, есаулы-молодцы,
дороже всего».
— Да скоро ль вы переносите? — хлопотала Виринея около Анафролии и келейных работниц. — Совсем келью-то выстудили.
Матушка и без того с
дороги иззябла, а вы тут еще валандаетесь… Иное бы что и в сенях покинули.
— Приехала,
матушка, в ту пятницу прибыла, — ответила казначея. — Расчет во всем подала как следует — сто восемьдесят привезла, за негасимую должны оставались. Да гостинцу вам,
матушка, Силантьевы с нею прислали: шубку беличью, камлоту на ряску, ладану росного пять фунтов с походом, да масла бутыль, фунтов, должно быть, пятнадцать вытянет. Завтра обо всем подробно доложу, а теперь не пора ли вам и покою дать? Устали, чай, с дороги-то?
— Мать Таифа, — сказала игуменья, вставая с места. — Тысячу двадцать рублев на ассигнации разочти как следует и, по чем придется, сиротам раздай сегодня же. И ты им на Масленицу сегодня же все раздай,
матушка Виринея… Да голодных из обители не пускай, накорми сирот чем Бог послал. А я за трапезу не сяду. Неможется что-то с дороги-то, — лечь бы мне, да боюсь: поддайся одной боли да ляг — другую наживешь; уж как-нибудь, бродя, перемогусь. Прощайте, матери, простите, братия и сестры.
— Покорно благодарю,
матушка, — ответил Василий Борисыч. —
Дорогой закусили — сытехонек. Благословите к
матушке Назарете сходить.
— Давненько,
матушка, я с Москвы-то съехал, — отвечал Василий Борисыч. — Еще на четвертой неделе…
Дороги — не приведи Господи! Через Волгу пешком переходили… Страстную и праздники в Оленеве взял.
— Хоть не ведали мы про такие дела Софроновы, а веры ему все-таки не было, — после некоторого молчанья проговорила Манефа. — Нет, друг любезный, Василий Борисыч…
Дорога Москва, а душ спасенье
дороже… Так и было писано Петру Спиридонычу, имели бы нас, отреченных… Не желаем такого священства — не хотим сквернить свои души…
Матушка Маргарита в Оленеве что тебе говорила?
— Уехали-то вы,
матушка, поутру, а вечером того же дня гость к ней наехал, весь вечер сидел с ней, солнышко взошло, как пошел от нее. Поутру опять долго сидел у ней и обедал, а после обеда куда-то уехал. И как только уехал, стала Марья Гавриловна в
дорогу сряжаться, пожитки укладывать… Сундуков-то что, сундуков-то!.. Боле дюжины. Теперь в домике, опричь столов да стульев, нет ничего, все свезла…
— Справим завтра каноны над пеплом отца Варлаама, над могилками отца Илии и
матушки Феклы, — продолжала Фленушка. — От Улáнгера эти места под боком. А послезавтра поглядим, что будет. Опасно станет в лесу — в Улáнгере останемся, не будет опасности, через Полóмы на почтову
дорогу выедем — а там уж вплоть до Китежа нет сплошных лесов, бояться нечего.
Тут с
дороги поворот, лесная тропа до могилки
матушки Фотиньи пойдет узенькая, в повозках тут не проехать.
— Нет уж, благословите,
матушка, мне отдохнуть маленько, — ответил Василий Борисыч. — Встали раненько, с ночлега поехали с солнышком вместе, а дороги-то у вас, спаси, Господи, и помилуй.
— Через два месяца скажу я тебе, в силах ли буду исполнить желанье твое, — вставая с места, сказала Фленушка. — Не мое то желанье — твое… А снесу ль я иночество, сама не знаю… Теперь к себе пойду… запрусь, подумаю. Не пущай никого ко мне,
матушка… Скажи, что с
дороги устала аль что сделалась я нездорова.
—
Матушка… да я… — зачала было Устинья, но Манефа, отступя от порога в сторону, рукой показала ей
дорогу и одно только слово промолвила...
— Сегодня ж отправим, — ответила мать Таисея. — Я уж обо всем переговорила с
матушкой Манефой. Маленько жар свали́т, мы ее и отправим. Завтра поутру сядет на пароход, а послезавтра и в Казани будет. Письмо еще надо вот приготовить и все, что нужно ей на
дорогу. Больно спешно уж отправляем-то ее. Уж так спешно, так спешно, что не знаю, как и управимся…
— Смотри же,
матушка Таисея, — пошутила Манефа, — ты у меня голодом не помори Василья-то Борисыча. Не объест тебя, не бойся — он у нас, ровно курочка, помаленьку вкушает… Послаще корми его… До блинков охоч наш гость
дорогой, почаще блинками его угощай. Малинкой корми, до малинки тоже охоч… В чем недостача, ко мне присылай — я накажу Виринее.
— Чапурин!.. — с места вскочил поп Сушило. — Да что ж вы мне давно не сказали?.. Что ж мы с вами попусту столько времени толкуем?.. Позвольте покороче познакомиться! — прибавил он, пожимая руку Самоквасова. — Да ведь это такой подлец, я вам доложу, такой подлец, что другого свет не производил… Чайку не прикажете ли?.. Эй,
матушка!.. Афимья Саввишна!.. Чайку поскорей сберите для гостя
дорогого… Когда же венчать-то?..
Неточные совпадения
— О, нет, — сказала она, — я бы узнала вас, потому что мы с вашею
матушкой, кажется, всю
дорогу говорили только о вас, — сказала она, позволяя наконец просившемуся наружу оживлению выразиться в улыбке. — А брата моего всё-таки нет.
— Что ж делать,
матушка: вишь, с
дороги сбились. Не ночевать же в такое время в степи.
Старушка хотела что-то сказать, но вдруг остановилась, закрыла лицо платком и, махнув рукою, вышла из комнаты. У меня немного защемило в сердце, когда я увидал это движение; но нетерпение ехать было сильнее этого чувства, и я продолжал совершенно равнодушно слушать разговор отца с
матушкой. Они говорили о вещах, которые заметно не интересовали ни того, ни другого: что нужно купить для дома? что сказать княжне Sophie и madame Julie? и хороша ли будет
дорога?
— Что делать-с; наши национальные
дороги весьма длинны. Велика так называемая «
матушка Россия»… Я же, при всем желании, никак не мог вчера поспешить к встрече. Надеюсь, однако, что все произошло без особых хлопот?
Марья Ивановна, оставшись наедине с
матушкою, отчасти объяснила ей свои предположения.
Матушка со слезами обняла ее и молила бога о благополучном конце замышленного дела. Марью Ивановну снарядили, и через несколько дней она отправилась в
дорогу с верной Палашей и с верным Савельичем, который, насильственно разлученный со мною, утешался по крайней мере мыслию, что служит нареченной моей невесте.