Неточные совпадения
—
С толку ты меня сбиваешь, вот что… И говорить
с тобой не хочу, — перебила
его мать Виринея и, плюнув на левую сторону, где
бес сидит, побрела в боковушу.
Они изображали райских птиц Сирина, Алконаста и Гамаюна,
беса, изувешанного тыквами, перед Макарием Египетским, Иоанна Новгородского, едущего на
бесе верхом в Иерусалим к заутрене, и
бесов, пляшущих
с преподобным Исакием.
Сопьется старица —
бес споил, загуляет
с кем —
он же, проворуется — тот же
бес в ответе…
Видит
бес, что одному
ему с Исакием не сладить, — пошел в свое место, сатану привел, чертенят наплодил, дьявола в кумовья позвал да всем собором и давай нападать на отца Исакия…
— А вот какое, — допив стакан пуншу, продолжал Патап Максимыч. — Предста преподобному
бес во образе жены и нача
его смущати;
он же отвеща
ему глаголя: «Отыди от меня, сатано!»
Бес же нимало не уязвися, дерзостно прельщая преподобного. Тогда отец Исакий поревнова, взем
беса и изрину
его из оконца… И товарищ твой крякнул, Василий Борисыч, как
с высокого-то окна в Белой Кринице прыгнул, а девичье тело понежней Жигаревского будет… Насмерть расшиблась…
Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера,
с тем чтобы отправить
его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно
бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Праздность, драка, сплетни и всякие ссоры завелись между прекрасным полом такие, что мужья то и дело приходили к
нему с такими словами: «Барин, уйми беса-бабу!
С каждым годом притворялись окна в
его доме, наконец остались только два, из которых одно, как уже видел читатель, было заклеено бумагою;
с каждым годом уходили из вида более и более главные части хозяйства, и мелкий взгляд
его обращался к бумажкам и перышкам, которые
он собирал в своей комнате; неуступчивее становился
он к покупщикам, которые приезжали забирать у
него хозяйственные произведения; покупщики торговались, торговались и наконец бросили
его вовсе, сказавши, что это
бес, а не человек; сено и хлеб гнили, клади и стоги обращались в чистый навоз, хоть разводи на
них капусту, мука в подвалах превратилась в камень, и нужно было ее рубить, к сукнам, холстам и домашним материям страшно было притронуться:
они обращались в пыль.
Нет, Любаша не совсем похожа на Куликову, та всю жизнь держалась так, как будто считала себя виноватой в том, что она такова, какая есть, а не лучше. Любаше приниженность слуги для всех была совершенно чужда. Поняв это, Самгин стал смотреть на нее, как на смешную «Ванскок», — Анну Скокову, одну из героинь романа Лескова «На ножах»; эту книгу и «Взбаламученное море» Писемского, по
их «социальной педагогике», Клим ставил рядом
с «
Бесами» Достоевского.
— Вот я при барине говорю: согласен
с ним,
с Осипом, а не
с тобой. А тебя считаю вредным за твое кумовство
с жандармом и за навет твой на Мишу… Эх, старый
бес!