— Да, Алексеюшка, вот ноне великие дни. В эти дни праздное слово как молвить?.. — продолжал Патап Максимыч. — По душе скажу: не наградил меня
Бог сыном, а если б даровал такого, как ты, денно-нощно благодарил бы я Создателя.
Неточные совпадения
Ну, друг любезный, Данило Тихоныч, сходились мы с тобой, не бранились, дай
Бог разойтись не бранясь, а
сыну твоему Настасьи моей не видать…
— Живет у меня молодой парень, на все дела руки у него золотые, — спокойным голосом продолжал Патап Максимыч. — Приказчиком его сделал по токарням, отчасти по хозяйству. Больно приглянулся он мне — башка разумная. А я стар становлюсь,
сыновьями Господь не благословил, помощников нет, вот и хочу я этому самому приказчику не вдруг, а так, знаешь, исподволь, помаленько домовое хозяйство на руки сдать… А там что
Бог даст…
«Правда, — продолжал он, — без бабьего духа в доме пустым что-то пахнет, так у меня
сыну двадцать первый пошел, выберу ему хорошую невесту, сдам дела и капитал, а сам запрусь да
Богу молиться зачну.
Свадьбу сыграли. Перед тем Макар Тихоныч послал
сына в Урюпинскую на ярмарку, Маша так и не свиделась с ним. Старый приказчик, приставленный Масляниковым к
сыну, с Урюпинской повез его в Тифлис, оттоль на Крещенскую в Харьков, из Харькова в Ирбит, из Ирбита в Симбирск на Сборную. Так дело и протянулось до Пасхи. На возвратном пути Евграф Макарыч где-то захворал и помер. Болтали, будто руки на себя наложил, болтали, что опился с горя.
Бог его знает, как на самом деле было.
— И подати платят за них, и
сыновей от солдатчины выкупают, и деньгами ссужают, и всем… Вот отчего деревенские к старой вере привержены… Не было б им от скитов выгоды, давно бы все до единого в никонианство своротили… Какая тут вера?.. Не о душе, об мошне своей радеют… Слабы ноне люди пошли, нет поборников, нет подвижников!.. Забыв
Бога, златому тельцу поклоняются!.. Горькие времена, сударыня, горькие!..
— Куда
Бог несет? — спросил Трифон у
сына, когда тот перездоровался со всеми.
Ужин в молчании прошел. По старому завету за трапезой говорить не водится… Грех… И когда встали из-за стола и
Богу кресты положили, когда Фекла с дочерьми со стола принялись сбирать, обратился Трифон Лохматый к
сыну с расспросами.
—
Бога не боится родитель твой — в чужи люди
сыновей послал! Саввушку-то жалко мне оченно — паренек-от еще не выровнялся, пожалуй, и силенки у него не хватит на работу подряженную. Много, пожалуй, придется и побой принять, коль попадется к хозяину немилостивому. Чем сыновей-то в кабалу отдавать, у меня бы денег позаймовал. Не потерпит ему Господь за обиды родным
сыновьям.
Лишь за три часа до полуночи спряталось солнышко в черной полосе темного леса. Вплоть до полунóчи и зá полночь светлынь на небе стояла — то белою ночью заря с зарей сходились. Трифон Лохматый с Феклой Абрамовной чем
Бог послал потрапезовали, но только вдвоем, ровно новобрачные:
сыновья в людях, дочери по грибы ушли, с полдён в лесу застряли.
— Где был-побывал? Откудова
Бог несет? — спрашивал Трифон Лохматый, здороваясь с
сыном.
Не восхотел
сын жениться, восхотел
Богу молиться, со младых лет Господу трудиться…
Василиса Перегриновна. Ребенок, благодетельница! Уж нечего сказать, дал вам
бог сына на радость да на утешение. И мы-то все на него не нарадуемся. Словно солнце какое у нас показалось. Такой добрый, такой веселый, такой ко всем ласковый! А уж за девушками так и бегает; проходу нигде не дает; а они-то, дуры, рады-радехоньки, так и ржут.
Неточные совпадения
И еще скажу: летопись сию преемственно слагали четыре архивариуса: Мишка Тряпичкин, да Мишка Тряпичкин другой, да Митька Смирномордов, да я, смиренный Павлушка, Маслобойников
сын. Причем единую имели опаску, дабы не попали наши тетрадки к г. Бартеневу и дабы не напечатал он их в своем «Архиве». А затем
богу слава и разглагольствию моему конец.
Упоминалось о том, что
Бог сотворил жену из ребра Адама, и «сего ради оставит человек отца и матерь и прилепится к жене, будет два в плоть едину» и что «тайна сия велика есть»; просили, чтобы
Бог дал им плодородие и благословение, как Исааку и Ревекке, Иосифу, Моисею и Сепфоре, и чтоб они видели
сыны сынов своих.
— Но ради
Бога, что же лучше? Оставить
сына или продолжать это унизительное положение?
«Боже вечный, расстоящияся собравый в соединение, — читал он кротким певучим голосом, — и союз любве положивый им неразрушимый; благословивый Исаака и Ревекку, наследники я твоего обетования показавый: Сам благослови и рабы Твоя сия, Константина, Екатерину, наставляя я на всякое дело благое. Яко милостивый и человеколюбец
Бог еси, и Тебе славу воссылаем, Отцу, и
Сыну, и Святому Духу, ныне и присно и вовеки веков». — «А-аминь», опять разлился в воздухе невидимый хор.
Прости меня
Бог, но я не могу не ненавидеть память ее, глядя на погибель
сына.